Под часами

Дела в райкоме были плохи. Надежда Петровна вызвала Павла Васи-льевича официально, чтобы все видели, как она работает, через своего секре-таря, по телефону... Он пришел, недоуме-вая к чему бы это, но в конце кон-цов понял ее и не обиделся - не все можно решать в койке. Разговор был ко-роткий и деловой. Если через две недели не представит хотя бы сценарный план, если уж не пьесу, то вот, пожалуйте, есть уже министерская купленная пьеса, заказанная, одобренная и нечего выдумывать -- брать и ставить, или... она не в силах будет противостоять последствиям са-мовольного решения вопроса. Да, поскольку пьеса рекомендована, уже че-тыре театра взялись ее ставить. Никто не хочет рисковать, да и рисковать не-чем -- нет ничего дру-гого. А так даже интереснее получается, что-то вроде соревнования -- четыре театра уже есть, окажется еще несколько -- город большой, да самодеятель-ные коллективы... пожалуй, автор на Госпремию потянет. Конечно, интерес-нее сделать побольше разных спектаклей -- им это в плюс. Кому? Руководи-телям. Деньги есть... но, удивительное дело, нет же-лающих... т. е. желающих полно -- но все ветераны, старперы, пенсионеры -- профессионалов нет...

нельзя же ерунду ставить графоманскую, дискредити-ровать тему... жаль, ко-нечно, ну, не самой же ей писать... потом, понизив го-лос, она перегнулась к нему через стол:

- Постарайся, дурачок, найди ему факт, заставь, другого драматурга возьми, постарайся -- это мне надо... а я тебе все сделаю: название, звание и призна-ние. -- Она тихонько засмеялась и подмигнула. Ему стало неловко, противно. Но когда он вышел из кабинета, подумал: "Права. Надо, значит, надо". Он созвонился с Автором, купил хорошего коньяка -- к Татьяне ехать не ре-шился, да и друг не настаивал. Они договорились встретиться в мастерской у знакомой художницы -- нейтральная почва лучше всего.

Разговор никак не получался сначала, хотя уже и выпили изрядно, и оба чувствовали, что, несмотря на всякие внутренние обиды, нужны друг другу. Много было сделано вместе, и как бы они оба ни хорохорились, а коньюктура тоже брала свое - жить-то всем надо. И, если бы они заглянули поглубже в себя, то признались бы оба, что при всем своем полном различии, одно обстоятельство их очень сближало -- не очень много было людей, пе-ред которыми они могли бы полностью раздеть душу и не боятся, что их по-том продадут. Иногда даже без злого умысла -- все же они умели выбирать себе друзей, а сболтнут лишнее то ли по глупости, то ли от желания похвалиться. "Э-ва, что я знаю! Только, никому: ни-ни! "- и вот это желание излить все наболевшее, на-конец, чисто по-русски возобладало. Тогда пришлось еще вытрясти запасы хозяйки, без ее, конечно, разрешения, ибо они были в мастерской вдвоем. Они снова наполнили стопки. Если Павел Васильевич толковал ему о том, что можно пьесу хо-рошую сделать на любую тему и не стыдно будет, а сделать надо, и он пере-фразировал и развивал слова Наденьки, то в ответ в какой-то момент Автор почувствовал потребность рассказать другу то, что накопилось у него за эти месяцы не очень тесного общения: про стихи некоего С. Сукина ("Ну, и фа-милия"! - Обрадовался Пал Силыч! Псевдоним, конечно, - Сукин! ) и про разговоры с мамой еще давно при ее жизни о том, что главное для человека -- свой стиль, и об этом ее то ли родственнике дальнем, то ли знакомом близ-ком, который благодаря свой Фразе сделал"фантастическую" карьеру и... вот что "и"? Дальше Автор развивал свои догадки о Сукине, стихах, фразе и ее "изготовителе". Не одно ли это лицо? Но как его искать, и даже если найти, ос-танется ли время при его желании, конечно, сотрудничать с ними... но все равно надо найти... предчувствие не обманывает Автора... да не Всесоюзный же розыск объявлять! Как быть? В стихах проскользнули адреса: еврейская школа или колония до войны -- и тот, кто владел Фразой, начинал по словам мамы с работы в такой же еврейской школе, или колонии... потом война... для такого человека пря-мая дорога в ополчение... из них выжили два из ста! Очкарики необученные -- под танки немецкие их клали, вместо надолбов -- неодолимое препятствие -- гора тел... а отступать они не умели... у этого Сукина такие стихи, что в них это, как раз и есть... по стихам бы пьесу сделать! Невозможно. Неопублико-вано. Никто не пропустит. Не посадят -- так сумасшедшим объявят -- еще хуже. Оттуда никто не возвращается в мир. Из тюрьмы еще возможно, из ла-геря - бывает, из психушки -- никогда. Тело еще могут вернуть на руки не-сча-стным родственникам. Несчастным с той минуты особенно, когда полу-чат живой труп. Там калечат безвозвратно. Навсегда. Чисто -- не приде-решься. "Нет человека -- нет проблемы". А какой человек может быть после советской психбольницы...

Так, может, и не искать никого -- вот он уже сюжет: детская коло-ния -еврейская, для детей сирот революции, - война, ополчение, ранение, но выжила Фраза, она даже не литература, а нечто новое, сплавленное войной из жизни и души в пьесу...