Под часами

Он хотел еще сказать ей, что происходит нечто страшное или прекрасное — он сам еще не разобрался… Маша… Машка Меламид словно переместилась в пространстве, времени, в его памяти… и… она стала совпадать с Наташей… он хотел ей сказать об этом, но не знал, как это сделать, как объяснить ей, что он, когда ее целует, это, конечно, она, его Наташа, но это и Машка Меламид… сначала, почувствовав это первый раз, он решил, что предал свою любовь, что он потерял самое дорогое, что вело его через такие страхи и боли, о которых уж он точно никогда и никому не расскажет… потом он вдруг был совершенно ошарашен другой мыслью — теперь Маша всегда с ним… раньше приходила и уходила, т. е. все равно была с ним, но на часы, а иногда и дни куда-то уплывала. Теперь все время была с ним. Может быть, он и к Наташе был поэтому так привязан. Они обе соединились. И не то чтобы покой снизошел на его душу, но некое удовлетворение или вернее сказать — примирение с судьбой, хотя он себе верил больше, чем судьбе… ему казалось, что у Маши были такие же точно губы… и груди… а большего он не знал. Не успел. Война все оборвала… а главное, запах. Все что угодно можно спутать — только не запах… смешанный запах женского тела и духов… этого он не мог спутать. И хоть он точно знал, что запахи неповторимы, как отпечатки пальцев, но очень уж похожий запах заместил ему тот, давнишний, родной и тоже слился с ним, и теперь остался навсегда на его губах… он хотел обо всем этом сказать Наташе. Давно хотел. Сначала стеснялся. Он обнаружил вдруг, что стесняется ее… Потом засомневался: не обидит ли этим женщину. Потом, когда уже совсем было собрался с духом, вдруг понял, в то самое мгновение, что не сумеет словами передать свои чувства… и этот запах… про запах, главное, как сказать… женщины очень ревнивы… болезненно ревнивы… это они про других легко рассказывают со вздохами: муж ушел, развелись, сошлись… но не про себя… Так и не решился. И теперь долго помолчав, вдруг сказал, уже вовсе как бы не к месту, а только отвечая своим мыслям: "Дочку назовем Машей". Наташа посмотрела на него, сначала не понимая, о чем он, потом опустила глаза и только вздохнула.

Во имя

Павел Васильевич позвонил Автору и просил встречи. Они не виделись давно. Премьера отработала, возместила все душевные и материальные затраты… обиды затушевались… дороги вели в разные стороны… время не сводило их… но что-то притягивало их друг к другу. Деньги за постановку давно были пропиты. Премию тоже спустили в общей театральной складчине. Диплом о присвоении звания висел на стенке и стал предметом неодушевленным, а как о нем мечтал Павел Васильевич! Даже гладил первые дни, как женщину ласкал. Теперь ему было не до этого. Он просил Ава (так он называл Автора в минуты лирических соглашений), чтобы тот помог ему. Он выглядел растерянным, даже убитым… и слезы наворачивались на глаза у него поминутно…

"Обясни ей, — Говорил он, не поднимая глаз. — Я не могу уже без нее… понимаешь… А она говорит: "Бросай свою грымзу и женись на мне. Все равно я лучше — хоть где хошь… что в доме, что в койке, что на службе. Ты же, — говорит, — меркантильный! Я тебе карьеру сделаю… а она что?"… Понимаешь?" Автор не понимал.