Старшим из плавсостава на барке был седой одноногий бретонец. Протез на правой ноге выкрашен в черный цвет и покрыт лаком. Кожаный плащ с прорезями по бокам для рук пропитан смолой. Выглядит плащ некрасиво, зато не промокает. Карие глаза смотрят на меня из-под густых длинных седых бровей спокойно и даже без толики любопытства. Такое впечатление, будто мы встречаемся с ним не реже раза в день.
— Какой груз на борту? — спросил я на французском языке.
— Было семьсот двадцать шесть сухопутных офицеров и солдат и их имущество. Сколько осталось в живых — не считал, — ответил боцман.
— Возвращаетесь из Ирландии? — поинтересовался я.
— Да, — подтвердил он. — Посмотрели на нее и отправились домой.
— Почему? — задал я вопрос.
Старый бретонец пожимает плечами, а после паузы произносит презрительно:
— Море не любит непрофессионалов!
— Налейте ему грога и поместите на своей палубе, — приказал я матросам. — Остальных, — кивнул на сухопутных офицеров и унтер-офицеров, — закройте в карцере.
Призовое судно с пленными французами мы оставили в Плимуте. Там же высадили часть пассажиров. Рапорт о захвате барка я передал контр-адмиралу Ричарду Кингу — чахоточному старику из тех, которые умирают все девяносто девять лет жизни. Переждав в гавани следующий шторм, длившийся два дня, отправились дальше
62
Премьер-министр Уильям Питт-младший был выше среднего роста и худощав. На голове седой короткий парик с перехваченным алой шелковой ленточкой хвостиком сзади. Лоб высокий, чистый, с едва заметными морщинами. Видимо, дожил до тридцати семи лет, на шибко ломая голову, несмотря на то, что уже тринадцать лет занимает самый высокий пост в стране. Он пока что самый молодой премьер-министр за всю историю Англии. Лицо — смесь надменности и капризности, но глаза холодные, расчетливые. Я сперва подумал, что лицо у него полное, а затем догадался, что припухшее. Вчера, наверное, здорово нагрузился, а во время разговора со мной постоянно отпивал из хрустального бокала кларет — так здесь называют легкие красные вина из Бордо, которые по своим характеристикам ближе к розовым. Одет в черный кафтан с двумя рядами пуговиц из черного дерева, под которым белая полотняная рубаха с высоким стоячим воротником, словно бы поддерживающим большую голову на тонкой шее. Панталоны тоже черные. Чулки белые с золотыми стрелками. Черные башмаки на низком каблуке зашнурованы желтыми шнурками. Его можно было бы принять за пуританина, если бы одежда была не из очень дорогих тканей.
Кабинет просторный, с тремя узкими и высокими окнами, закрытыми плотными черными шторами. Освещался тремя подсвечниками по пять свечей в каждом. Один подсвечник стоял на столе секретаря — тщедушного мужчины с узким птичьим лицом, которому легко можно было бы дать и тридцать лет, и шестьдесят, а два других — по краям стола владельца кабинета. Этот стол был очень большой. На нем свободно можно было бы играть в настольный теннис, а если составить два таких, то и в большой теннис. Вся столешница была завалена бумагами, книгами, географическими картами, поверх которых лежали два костяных ножа для разрезания страниц книг, темно-коричневые кавалерийские кожаные перчатки с широкими раструбами, черная трость с набалдашником из слоновой кости в виде головы льва, розовая женская косынка, пистолет со взведенным, позолоченным курком, изогнутая лента апельсиновой кожуры, недавно снятой, еще распространявшей аромат…
— Отдай секретарю, — не ответив на мое приветствие, махнул премьер-министр в сторону тщедушного мужчины.
Я решил наказать его за невоспитанность, произнес твердо:
— Адмирал Джон Джервис приказал передать из рук в руки.
Уильям Питт посмотрел на меня взглядом, в котором без труда можно было прочитать: «Сколько же идиотов на этой земле!». Кисти у него были узкие, с тонкими длинными пальцами. Тяжесть шкатулки оказалась неожиданной для премьер-министра, поэтому чуть не уронил ее.
— Ого! — удивленно воскликнул Уильям Питт. — Что в нее наложили?!
— Добрые пожелания английских военных моряков своему правительству, — не удержался я.
Премьер-министр улыбнулся и хмыкнул, точно услышал шпильку в адрес своего заклятого врага. Передав шкатулку секретарю, посмотрел на меня с интересом.
— Не расслышал, как тебя зовут? — спросил он.
— Генри Хоуп, капитан корвета «Хороший гражданин», — медленно и четко повторил я.
— Где-то я недавно слышал твое имя… — произнес он и напряг извилины, отчего их проекция появилась на высоком лбу.
— Наверное, читали в «Лондонской газете», — подсказал я. — По пути сюда мы захватили транспорт с французами, которые пытались высадиться в Ирландии.
— Точно! — подтвердил Уильям Питт. — Я еще подумал, что бог лучше защищает Англию, чем это делает ее военный флот.
— У военного флота дел больше, — подсказал я.
— Буду знать, — улыбнувшись, произнес он.
Дверь в кабинет открылась и зашел молодой человек, судя по одежде, тоже секретарь, а судя по тщедушности и птичьему лицу — сын или родственник первого.
— Сэр, он в горячке, не сможет выполнять свои обязанности, — доложил вошедший.