Под бичом красавицы

Баронесса легла на песок и подперла голову рукой. Федор получил возможность внимательно рассмотреть ее. Неужели так жестока эта молодая, прелестная женщина с нежным гибким телом? Действительно, вокруг ее пышного рта всегда мелькает странная, презрительно-задорная улыбка; ее зубы белы и остры, как у хищного животного, и во взгляде ее больших серых глаз с поволокой чудится что-то жестокое, зверское. «Как она прекрасна, как несказанно прекрасна», — мучился он в немом созерцании, которого, к счастью, не замечала его госпожа; она смотрела вдаль. Да, она хороша, как королева. Все в ней прекрасно: и эти грешные, красивые волосы, и белая блестящая кожа, и упругий мраморный бюст, и дикие глаза, и гибкое, пышное тело, и даже эти ядовитые губы, которые, целуя, убивают! О, они погубили немало мужчин, как он, рабски покорившихся этому демону-женщине! Она играет судьбой людей, как ребенок цветными камнями. Всюду, где бы она ни появилась, она несет с собой разрушение, над которым она только смеется, купая свое теплое тело в душистой ванне.

Так пользуется она своей смертоносной силой, заставляя своих рабов служить себе, как богине, молиться на нее и валяться в пыли у ее ног, прогоняя их пинком ноги, когда ей все это надоест. Так и он подчинился ей, и его достоинство мужчины гибнет в вихре страсти. Он любит и вместе с тем обожает ее, он не боится, что она прогонит его, он надеется найти в ней сострадание и знает, что она истязает его с таким упорством лишь для того, чтобы убедиться в его любви…

Сильный запах сигары сливается с нежными духами, исходящими от шелковых юбок его госпожи, из рюшек и кружев ее туалета. Ее ноги белы, как мрамор. Все в прекрасной женщине дышит сладострастием и чувственностью. Ее элегантное, узкое платье ясно обрисовывает каждую линию ее прекрасного, пышного тела, и каждое движение обнаруживает художественно-прекрасные формы ее тела. Она знает, как раздражает то, что прикрыто.

Баронесса медленно встает и далеко отбрасывает окурок еще дымящейся сигары.

— Что ты делаешь, чего ты уставился на меня? — спрашивает она, когда ее взгляд падает на слугу. Он краснеет и молча опускает голову. — Я боюсь, что тебе скоро придется отведать плети, — предостерегает она, строго сдвигая брови. — Помоги мне встать!

Он вскакивает, становится на четвереньки и своим телом подымает ее спину. Она садится на него. Почувствовав приятную ношу, он вздрагивает и горячая кровь приливает к его голове. Она встает с своего живого сиденья, высоко подымает платье и низкие шелковые юбки и начинает свое путешествие по песку и воде.

— Жди свистка! — говорит она, уходя.

Он остается у снятой одежды и преследует ее пышную фигуру пылающим взором. Затем его взгляд падает на шелковые чулки и белые сапожки на высоких каблуках и он прижимает свои губы к тонкой, мягкой коже. Никто не видит этого: его госпожа ушла уже далеко, а никому другому не видно, так как баронесса отыскивает всегда уединенное местечко. Федор заботливо укладывает оставленную его госпожой одежду, затем отходит в сторону и, усевшись на песке, приводит себя в надлежащий вид, чтобы по первому свистку своей госпожи бежать к ней. С обнаженными до половины руками и ногами, он ждет, когда она в достаточной степени укрепит свои мускулы в соленой воде и мокром песке. Услышав сигнал, он бросается к ней. Она, как всегда, улыбается, смотрит на его голые руки и ноги, и вдруг ей приходит в голову капризная выходка.

— Раз уже ты так целесообразно нарядился, то не угодно ли тебе снести меня обратно на четвереньках, Григорий? По крайней мере, я не запачкаю своих ног!

Он неподвижно смотрит на нее и подставляет свою широкую спину. Она для удобства садится на него верхом, прижимает свои ноги и держится руками за его плечи. Живая лошадь начала двигаться.

— Медленнее, Григорий, медленнее, — требует задорная наездница.

Он задыхается под своей ношей. Он должен быть вдвойне осторожным, чтобы не пошатнуться и чтобы не замочить своей одежды. К тому же, груз его давит немилосердно.

— Я слишком тяжела для тебя, Григорий? — спрашивает она без малейшей попытки слезть.

— Нет, госпожа, — с трудом произносит он.

Она смеется и, в приливе нежности, впервые гладит волнистые, темные волосы своего слуги.

— Какие у тебя мягкие волосы, слуге носить такие не подобает, придется остричь их покороче!