Под белым орлом

— Я не доверяю обоим этим Потоцким, — сказал про себя Серра, — один из них слишком пристально поглядывает отсюда в сторону Берлина, а другой — в сторону Петербурга. Польша — это мутный пруд, в котором каждый хочет ловить свою собственную рыбу, а таинственное похищение короля разрушает все осторожные приготовления и заставляет действовать быстро. Пожалуй было бы хорошо, если бы я сам поехал в Вену с целью уведомить графа Виельгорского, чтобы он принудил государственного канцлера к быстрым мероприятиям, так как это настоятельно необходимо. Но тогда никого не осталось бы здесь для зоркого наблюдения за текущими событиями; Россия и Пруссия могли бы столковаться и поделить между собою добычу; точно так же могло бы удаться одной или другой из них забрать всю эту добычу целиком на свою долю. Фон Герне не был откровенен со мною, он таил про себя заднюю мысль; все его финансовые манипуляции прикрывают какую-то загадочную тайну, потому что они не способствуют финансовой комбинации, о которой я с ним говорил; я вижу всё это насквозь, меня он не может обмануть, и это внезапное исчезновение короля приведёт к быстрой развязке всего, что творилось втайне. Моё донесение настолько откроет глаза графу Виельгорскому, насколько я в силах сделать это; тем временем я успею подготовить всё с тою целью, чтобы, когда соберётся сейм, партия саксонского принца могла действовать скрытно во избежание, по крайней мере, слишком поспешного решения. Я приобрёл достаточно друзей; маршал Сосновский вернулся из Могилёва в сильнейшем ожесточении; он пустит в ход своё влияние и всё ещё может быть поправлено, если мы будем опять и опять сорить деньгами; государственный канцлер должен доставлять нам в изобилии средства, в которых мы нуждаемся; ещё сегодня же необходимо отправить надёжного агента к венской торговой компании с моим донесением.

И Серра вновь принялся усердно писать. Тут после краткого стука отворилась дверь. Лакей гостиницы сказал:

— Господин Серра у себя дома; войдите, милостивый государь.

Серра поднял свой взор от работы. Он казался раздосадованным тем, что его побеспокоили; ему, как видно, пришло в голову, что посетитель явился по делу, как это часто случалось в течение дня. Но он побледнел, и перо выпало из его дрожащей руки, когда он узнал Акста, вошедшего в комнату со своим спокойным, непроницаемым лицом.

— Я очень рад, что тотчас застал вас дома, — сказал посетитель, подходя к столу и церемонно кланяясь Серре, — я почти боялся, что вы отправились в Вену с целью установить те деловые сношения, которые мы обсуждали с вами в Берлине, ввиду необходимости лично сообщаться с торговой компанией.

От Серры не ускользнуло, что острые глаза Акста с быстротою молнии скользнули зорким взглядом по бумагам на столе. Как будто случайным движением генуэзец сунул только что исписанный им листок в лежавший возле него кожаный портфель, причём в то же время незаметно согнулся и придал своему лицу страдальческое выражение.

— Я радуюсь не меньше вас, что вижу вас у себя, — сказал он потом, поднимаясь и раскланиваясь с гостем так же принуждённо, — действительно, поездка в Вену для полного выяснения и устройства взаимных отношений между компанией торгового мореплавания и венской торговой компанией была бы весьма полезна; к сожалению, я не могу предпринять эту поездку, потому что уже давно серьёзно нездоров и едва ли в силах пуститься в дорогу. Я собираюсь отправить отчёт графу Виельгорскому об обстоятельствах, которые требуют ещё разъяснения и регулирования, потому что граф особенно живо интересовался союзом обоих финансовых учреждений в Берлине и Вене и хотел послать копию этого отчёта господину министру фон Герне, чтобы тот мог предпринять со своей стороны необходимые меры. По этой причине ваш приход особенно желателен для меня, почтеннейший господин Акст. Без сомнения, вы пришли сюда с поручениями своего патрона по тому же делу; мы можем обсудить здесь всё, что требуется, после чего вы можете тотчас передать вашему патрону предложения, насчёт которых мы столкуемся, и ходатайствовать за них.

Он глубоко вздохнул, прижал руку к груди и сгорбился ещё немного больше, точно под влиянием нестерпимых внутренних болей.