Под белым орлом

Дворецкий ввёл барона в маленькую гостиную, освещённую множеством свечей в массивных серебряных канделябрах. Персидские ковры и дорогие звериные шкуры покрывали пол, свежие цветы благоухали на столах; небольшой огонь трещал в камине; было видно, что здесь, с помощью всех ресурсов богатства и утончённого вкуса, первоначально простое мещанское жилище было устроено для временного пребывания знатной особы. Воздух в комнате был напоен ароматами тонкого восточного благовония.

Фон Пирш почувствовал странное оцепенение, кровь сильнее волновалась в его жилах. Ему припоминались все фантастические рассказы, слышанные им о приключениях знатных дам при русско-польском дворе. Пышная роскошь, к которой юноша не привык во время своей военномонастырской жизни пажа, и удивительное благоухание, вдыхаемое им, произвели на него почти опьяняющее действие, и неопытное сердце Пирша билось всё сильнее в ожидании, когда вернётся графиня.

Приблизительно через четверть часа графиня Елена вышла в гостиную из внутренней двери, завешанной тяжёлой портьерой. Она сняла свой бальный костюм и свои бриллианты; теперь на ней было широкое платье из тёмно-красного бархата, отороченное горностаем; оно застёгивалось на груди серебряной пряжкой; шнурок с золотыми кистями был слабо повязан вокруг бёдер, а на стройные, прекрасные руки ниспадали широкие рукава. То была удобная и живописная домашняя одежда, подходящая для интимной болтовни, но в то же время похожая на гордое царское одеяние; она придавала высокой фигуре графини Елены особое достоинство, как будто возвышавшее её над всеми прочими женщинами.

Почти ослеплённый этой величавой и вместе с тем соблазнительной красотой, барон издал невольный полуподавленный возглас восхищения и схватил руку графини, чтобы почтительно и в то же время пылко поднести её к губам.

Графиня Елена с улыбкой наблюдала чарующее и опьяняющее действие своей наружности на молодого человека. На одно мгновение она предоставила ему покрывать свою руку поцелуями, а потом отняла её естественным, непринуждённым жестом, села на диван и указала Пиршу движением руки на табурет.

В это время вошедший дворецкий, поставил серебряный поднос с фруктами и бисквитами, с графинами замороженного шампанского и тёмного золотисто-жёлтого токайского на маленький столик, который графиня подвинула совершенно случайным жестом между собою и своим гостем.

Она наполнила два хрустальных бокала смесью этих обоих благородных вин, слегка чокнулась с бароном и омочила в прохладительном напитке губы, сказав:

— За здоровье вашего государя, непобедимого рыцаря-героя, мудрого философа и грациозного поэта!

Молодой офицер опорожнил свой бокал до последней капли, между тем как его восхищенные взоры пожирали красавицу, которая, улыбаясь, так далеко откинулась на подушки дивана, что протянутая рука юноши напрасно старалась дотянуться до её руки.

Потом графиня Елена принялась болтать с ним с той грациозной лёгкостью, которая была свойственна старинному французскому обществу и с его распадом совершенно исчезла в мире; молодая женщина расспрашивала про Берлин и Сансуси, говорила про Польшу и Варшаву, про свою уединённую жизнь в Белостоке, про пышный русский двор, собравшийся здесь, в отдалённом провинциальном городе, вокруг двух монархов; она пересыпала лёгкие и пикантные шутки мыслями серьёзного направления и словами искреннего горячего чувства в таком удивительно разнообразном сочетании и умела при этом так ловко воодушевлять своего собеседника и расположить его к сообщительности, что ему казалось, будто он стоит на берегу громадной реки, сквозь игриво разбегающиеся волны которой заглядывает в кристально-чистые, но вместе с тем неизведанные глубины. Подвижный, но при этом богатый и обширный ум графини приковывал к себе юношу так сильно, что из-за него он почти забыл своё недавнее восхищение её соблазнительной красотой и думал про себя, что попал в какой-то совершенно новый мир, решительно недоступный ему до той поры.

Графиня Елена после краткого перерыва в разговоре, пытливо всматриваясь в барона Пирша из-под полуопущенных век, сказала:

— Мне очень жаль, что граф Игнатий Потоцкий не дружен с вами.

Лицо молодого человека омрачилось, и он возразил:

— Я слишком мало знаю его для того, чтобы быть с ним в дружбе; мы встречались друг с другом лишь мельком.

— Однако в этой мимолётной встрече, должно быть, лежит зародыш неприязни.

— С какой же это стати! Вы ошибаетесь, графиня, — ответил Пирш, стараясь поскорее отвлечь разговор от этого предмета в другую сторону.

Но графиня как будто решила не уступать.

— Не трудитесь запираться! — сказала она, — женский глаз зорок; я не ошибаюсь и искренне сожалею о вражде между двумя достойными людьми, которые, по-моему, рождены для того, чтобы подружиться.