Ну, пошли, он впереди, мы сзади с Юрой.
Юра говорит:
- Хочешь, Коль, мы тебе мороженого купим? На все двадцать семь копеек. Хочешь крем-брюле, а, Бетховен?
А Коля на нас только поглядел, будто он, правда, Бетховен, а мы с Юрой два ведра мусорных...
Ну ладно, подходим, значит, к этой филармонии. У входа толпища, как в торговом центре перед праздником. Ну, показались мы там, и я так скажу, что по глазам ихним было видно: нас они вовсе не ожидали.
Коля так это небрежно свой фонарь ладонью прикрыл - вроде бы у него там чешется. И Юра, гляжу, как-то загрустил, как-то пропало настроение у него. Говорит:
- Лучше бы в общагу сходили, там тоже музыка!
- Не бэ, - говорю. - Прорвемся!
Он говорит:
- Глянь-ка, у меня везде застегнуто?
Я говорю:
- Вроде везде. А у меня?
Он говорит:
- У тебя на рукаве пятно жирное.
Я говорю:
- Это у меня с пирожка капнуло. Вчера на вокзале. Я ж не знал, что у меня сегодня филармония.
И ладонью пятно закрыл, чтоб не видно было.
Тут Коля, значит, и говорит гадким голосом:
- Идемте, товарищи, а то можем опоздать.
Ну, на "товарищей" мы ничего ему не сказали, встали плечом к плечу, как на картине "Три богатыря", только без лошадей, и пошли. Ну, Коля одной рукой глаз защищает, второй билеты сует. Старушка долго на нас глядела - тоже, видать, не ждала. Но пропустила: билеты верные оказались.
А внутри - свет сверкает, колонны везде, паркет фигурный. Культурное место, что ты! Ну а мы так и стоим плечо к плечу возле стеночки. А эти мимо нас парами гуляют, один, с бородой, на меня поглядел, чего-то своей бабе сказал, та тоже поглядела, и засмеялись оба. Я думаю: "Ты бы у нас во дворе на меня засмеялся! Ты бы у меня посмеялся!.."
Тут к нам еще одна старушка подъюливает.
- Не желаете, - говорит, - молодые люди, программку?
Ну, Коля глаз рукой еще плотнее прикрыл и отвернулся - вроде бы ему ни к чему никакая программка, мол, он тут и так все знает. Бетховен, ну.
А Юра мне на ухо говорит:
- Это чего за программка? Навроде меню, что ли? Мишань, спроси ее, чего у них тут на горячее?
Он когда на нерве, из него всегда юмор прет.
Ну, купил эту программку за десять копеек, но поглядеть не успел звонок дали. Коля от стенки отлепился.
- Пора, - говорит, - в зал, товарищи.
Ладно, пошли в зал. Бетховен впереди, мы с Юрой за ним. Так и сели, потому что билеты у нас оказались: два вместе - мы с Юрой сели, а Коля прямо передо мной. Юра у меня программку взял, зачитывает:
- "Музыка Возрождения. Антонио Вивальди. Концерт для двух скрипок, альта и виолончели". Слышь, Мишань, "Возрождение" - это как?
- Я что, доктор? - говорю. - На рождество ее играли, наверное. На Новый год.
- Понятно, - Юра говорит. - С Новым годом, значит. Квартет, понял. Значит, четверо их будет. Как бременские музыканты. Видел по телику? Осел там классно наяривал.
А вокруг, между прочим, народ рассаживается. И ко мне с левого бока молодая такая садится, вся в бусах, в очках, и спина голая. И духами от нее пахнет - такой запах! А у меня пятно как раз с ее стороны на рубашке, ну, я сижу и рукой зажимаю его, как Колька свой фингал. И дышать стараюсь в сторону Юры.
И тут она вдруг ко мне:
- Простите, - говорит, - вы слышали? Говорят, Лифшиц в Париже взял первую премию?
Ну, я ей, конечно, не сразу ответил. С мыслями собирался. Потом говорю:
- Ну.
Она говорит:
- А ведь его сначала даже посылать не хотели. Представляете?
Я говорю:
- Ну.
Она говорит:
- А вы не в курсе, что он играл на третьем туре?
Я думаю: "Ну, Коля!" - и ей говорю:
- На третьем именно как-то я не уследил, замотался...
Так, думаю. Если меня еще спросит чего - Кольке сразу по башке врежу.
Но тут на сцену вышел этот самый квартет бременский. Два мужика один тощий, другой лысый. В черных таких фраках. И женщины две - одна молоденькая, темненькая, вторая седая вся. И тоже в черном.
Юра мне говорит тихонько:
- Слышь, а чего у того у лысого такая скрипка здоровая? Он у них бригадир, что ли?
Я ему хотел сказать, что я ему не доктор, как вдруг Коля к нам оборачивается и говорит:
- Это, - говорит, - товарищи, не скрипка, а виолончель.
- Отверни, - говорю, - светильник, товарищ. Без тебя знаем, где тут чего.
Тут на сцену еще одна вышла, в длинном платье, но без скрипки. И стала говорить про этого Вивальди, что он был в Италии великий композитор и что его музыка пережила столетия, и вот нам сегодня тоже предстоит жуткое наслаждение. Долго говорила, я полегоньку вроде расслабляться стал. Решил посчитать, сколько народу в зале умещается. Сперва стулья в одном ряду посчитал, потом ряды стал считать, чтоб перемножить. Но только перед собой, впереди, успел сосчитать, а позади уже не успел, потому что эта, в платье длинном, говорить закончила и со сцены ушла. А эти уселись на стулья, скрипки свои щечками к плечикам прижали, а лысый ту свою виолончель в пол уткнул. Смычки изготовили, замерли. Раз - и заиграли. И главное, быстрое такое сразу: ти-ти-ти-ти-ти - так и замелькали смычки. Минуту так играют, две, и ничего, не устают. Я на эту поглядел, которая от меня слева, она вся вперед наклонилась, шею вытянула, духами пахнет. "Ладно, - думаю, - прорвемся".