Почувствуй

— Я не знал, не нашёл никаких доказательств, что эти трое имеют какое-то отношение к её смерти, но они просто могли знать об этом событии и молчали, чтобы эти богатенькие сосунки не попали за решетку. Убивать их было бы слишком, хотя я знал, как это сделать. Натравил фотографа на близнеца убийцы моей возлюбленной, не знал, убьёт он его или нет, но можно было попытаться. Он ведь брат, наверное, знал больше остальных об убийстве. С фотографом я был знаком когда-то, как раз знал историю о той девушке, вот так совпадение, что эта модель очень похожа на неё. Я организовал его приезд сюда, как удачно, что он не упомянул об этом. А потом анонимно писал ему, натравил на этого рыжего болвана. Он не умер, ладно, я забил на это. Мне хватило того, что вся эта четверка должна быть несчастной. И тут я был почти доволен. Модель плевать хотела на болвана, и он был удручён, твоя подруга не любила доктора, что тоже делало того несчастным. И только вы портили карты. Сначала, когда ты его ненавидела, всё было прекрасно, но потом, ты всё испортила, Кадер. Мне пришлось разъединить вас, не переживай, я бы не убил тебя, но припугнуть стоило. Зачем же ты вернулась, глупая? Снова поверила в любовь? И снова она тебя погубила. Я понимаю, меня любовь сделала убийцей, тебя сделала покойником.

Не знаю, сколько времени я провела здесь, для меня это казалось десятилетиям, я не могла понять умерла ли я или только на пути к этому.

Однажды Хасан пропал, сначала я не понимала, прошёл ли день или нет, я просыпалась и вновь проваливалась в сон, и только однажды я поняла, что жутко хочу пить. Пришлось делать это самой, вода, оставленная парнем начала портиться и иметь неприятный вкус, но я так сильно хотела пить, поэтому выпила всё содержимое чашки. Больше воды не было, так же, как и моего неудавшегося убийцы.

Очень сильно болит голова, эта боль не останавливается ни на секунду, всё это время в череп будто забивают колья. Старая рана иногда кровоточит, приходиться прикладывать к ране эту чертову простыню, с этой ставшей ненавистной сакурой. Розовых цветов больше не видно, вместо них красные, кровяные разводы.

Я не понимала, жива ли я ещё, или же умерла, возможно, этот погреб стал для меня своеобразным адом, и вечность мне предстоит чувствовать дичайшую боль в голове, жажду и голод.

Слышу шаги над своей головой, кто-то ходит рядом. Впервые я слышу шаги, перед приходом Хасана подобных звуков не было.

Каждый шаг кажется слишком громким, будто наступают мне на голову. Этот человек слишком топчется, я не в силах это терпеть. Тихо скулю от боли.

Шаги будто находят отклик в моём сердце, кровь стучит под этот ритм, сердце подстраивает свои удары под этот звук.

Хочу закричать, позвать на помощь, это явно не Хасан, кто-то другой, кто-то, кто может стать моим спасением, но я не могу подать голос. Мне слишком больно, голова сжимается, будто вот — вот взорвётся, из глаз вырываются слёзы.

Собираю последние силы, плевать, нужно попытаться что-то сделать, пусть это будет моим последним усилием перед смертью, но я должна постараться.

Кричу, что есть мочи, кричу. Раздаётся жалкий писк, я себя едва слышу, этот звук точно не преодолеет кирпичи и толщу земли.

Пытаюсь что-то сказать, позвать на помощь, не выходит, я будто больше не умею разговаривать, ни слова не произнесла с момента, как в голову вонзился металлический прибор.

Начинаю дёргать рукой, я давно не чувствую её, она всегда висит, прикованная к цепи, но сейчас мне это на руку. Цепь ударяется о стену и гремит.

У меня нет сил, бьюсь всем телом о стену, иначе не получается издавать этот звук. В движении вижу, как все контуры размываются, потом подвал начинает кружиться, а перед тем, как я упаду лицом вниз, вывернув руку, прикованную к стене, то всё ещё и потемнеет.

Топот усиливается, я ничего не вижу, будто и не слышу ушами, мне подсказывает биение сердца, стук крови в висках. Человек, нет, людей несколько, они приближаются. Слышу, как открывается железная крышка, которая всегда скрипит при возвращении Хасана.

Я не знаю, кто это, но первой и последней фразой, сказанной мной, будет имя, я позову его так тихо, что этот звук не услышат уши, этот зов услышит сердце.

— Кадер, Кадер, — требовательно зовёт знакомый голос, меня переворачивают, чьи-то тёплые ладони обхватывают моё исхудавшее, холодное лицо.

Танер пытается сделать что-то с цепью, он тоже зовёт меня, словно пытается привести в чувство. Биркан ощупывает мой пульс, его движения резкие, нервные, он что-то шепчет мне на ухо. Он прижал мою окровавленную голову, с запутавшимися в засохшей крови волосами, к своей груди.

Я кажусь слишком маленькой в его руках, он будто держит одну из кукол Фериде, но я кажусь себе скелетом, безвольным манекеном для изучения анатомии.

Открываю глаза, затуманенным взором разглядываю испуганного Биркана, они с Танером что-то обсуждают, но я уже ничего не слышу, в подробностях рассматриваю его лицо, если это последний раз перед смертью, то я запомню каждую черту.