Почувствуй

Я всегда спокойно относилась к религии, не отрицала существования богов, наоборот, я признавала все религии, считая, что у каждого божества свои люди и свои земли. За всю свою жизнь я почти никогда не обращалась к богам, ни с просьбой, ни с каким-либо упоминанием. Мне казалось, у людей есть проблемы серьёзнее моих, пусть боги помогают этим людям, тем, кто больше в этом нуждается. Незачем привлекать к себе внимание, если мне послали какие-то испытания, значит, я могу с ним справиться.

И только сейчас, оказавшись под землей, я ежесекундно обращалась с мольбами к небесам. Я молилась не за спасение, а за смерть.

Я не погибла, и меня не закопали в могилу. У меня нет объяснения, почему Хасан не сделал этого. Так же и не было объяснений, почему тот удар в голову не стал последним.

Я потеряла много крови, простынь, в кою замотал меня убийца, насквозь пропиталась кровью, мои частицы остались и в ворсе обивки багажника. В какой-то момент рана начала обрастать коркой, она не была глубокой, он не смог со всей силы проломить мне череп, как и не смог добить меня после.

Хасан оставил меня в чём-то вроде погреба, во всяком случае, это было помещение из кирпичей, под землей, ибо я точно помню, с каким трудом он спускал меня по лестнице, хотя сейчас её перед собой не видела, она скрывалась в другой комнате, за дверью.

Где-то в углу хранился скудный урожай, на стенах расположены полки, на них всего несколько банок, с какой-то жидкостью, и варенье.

Я тоже походила на полку, ибо тоже была прикована к стене, только не на шурупы, а на собачью цепь. Правая рука всегда пристёгивалась к стене, я уже не чувствовала её, слишком долго она находилась в неестественно подвешенном положении.

На собаку я тоже похожа, подо мной что-то вроде подстилки, какой-то кусок ковра, запачканный моей кровью. Рядом стоит чашка с водой и какая-то еда.

Я не могу есть пищу, и пить тоже не могу, так же не могу сходить в туалет, хотя для меня любезно принесли что-то вроде биотуалета.

Я медленно, очень медленно умираю, шевелиться и разговаривать я не могла с самого начала, если с меня вдруг спадает та самая простыня с сакурами, сворованная из моего шкафа, то я даже не смогу её поправить, жду, пока появится Хасан и накроет меня.

Он приходил каждый день, смачивал мои губы водой, заставляя сделать глоток, накрывал меня простыней, иногда приносил что-то вроде пледа, но это бесполезно, я никак не согревалась, менял фонари, когда они перегорали. У меня было целых два фонаря, один висел на гвозде на стене, другой стоял на полу.

Единственное что я делала, так это тряслась от холода, постоянно, не останавливаясь, у меня стучали зубы, кожа всегда была синяя, я постоянно проваливалась в сон, надеюсь, что на этот раз уже не проснусь. Когда Хасан приходил, сначала проверял пульс, ибо я всегда была похожа на мертвеца.

Он менял воду, приносил еду, и каждый раз садился рядом, и начинал извиняться. Меньше всего он хотел бы, чтобы всё произошло так, но не может же он позволить, чтобы его посадили, он ведь совершал это не со зла, так должно быть, он отомстил.

Свою историю он не рассказывал, как он убивал, как пришёл к этой мысли, ничего из этого. Он говорил некоторые вещи, совсем кратко, какие-то чувства, страхи, но никаких подробностей. А я не могла спросить, единственное, что я могу, так это стучать челюстью, но и это не моя заслуга, моя заслуга — держать глаза открытыми больше пяти минут и иногда делать глоток воды.

Он не хотел бы, чтобы я умерла, особенно не хотел, чтобы я страдала здесь, говорил, что с радостью создал бы здесь условия лучше, но не мог. Если я начну говорить, ему конец. Конечно, если выбирать между мной и собой, он выберет себя.

Одну подробность мне всё же удалось узнать, то сообщение тоже написал он, убийство было бы слишком, а вот страдания, вполне себе неплохо. Ещё он надеялся, что сможет полюбить меня, я казалась ему похожей по характеру на Себахат.