Почти живые

Вдруг что-то вспыхнуло и затрещало на моей голове, люди бросились тушить, стуча меня по голове. Я еле вырвался из-под града ударов, сорвал шапку и в три приема, ударами об землю погасил ее. Резко завоняло. Засмотрелся, видите ли, на небо — попал под искру — и возгорелось пламя… Остатки североамериканского енота пахли жженой шерстью. Я стряхнул пепел. Осталось некое лысое пространство с дурным запахом, который теперь будет преследовать меня еще долгие годы. Мне стали сочувствовать, спрашивали, как звали пострадавшее животное. «Сейчас начнут вспоминать историю молодой девушки, которая сушила волосы над газовой плитой», — понял я. Так оно и случилось. Я не стал дослушивать — конец был предрешен, поплелся в автобус. Штаны придется сушить на себе.

Следующее решение возникло внезапно. Я схватил дипломат, выскочил на улицу.

— Володька, ты куда? — окликнул меня Саня Иванов.

— Да тут… к москвичам схожу, — замешкался я с ответом, не ожидая, что на мой уход кто-то обратит внимание.

— Вещи-то оставь…

— Ну я, может, у них поселюсь. А то вас стесняю.

— Ну, ты брось это… — сурово заметил Сашка Черный. — У нас такие вещи не приняты.

Я согласился, но все равно улизнул. И отправился не к каким ни москвичам, а прямиком в село. Но рванул не через позиции, а взял резко правее, через кусты да камыш. Заходящее солнце освещало мой торный путь, я переправился через два арыка, умудрившись не промочить ноги, на третьем провалился. Черные окна села следили за неясной фигурой с чемоданчиком — заблудившийся школьный учитель; я ощутимо чувствовал, как прорезь прицельной планки совмещалась с мушкой и моей головой. Я двинул по центральной улице, жизнерадостно разминая грязь. От стены ближайшего дома отделились двое в черных масках.

— Стой!

Они заставили меня встать у стены, упереть в нее лапы.

— Чего тебе здесь надо? — спросили они, тщательно изучив мое редакционное удостоверение.

— Поговорить с Салманом.

В неровных прорезях масок глаза боевиков были почти волчьи. Возможно, это свойство черного цвета.

— Пошли. Если он согласится… А если нет — тебя все равно придется шлепнуть.

И меня слегка подтолкнули, словно я сопротивлялся.

Дешевые понтовики…

Я захлюпал по грязи мертвой улицы. Уже совсем стемнело. Было жутко от мысли, что люди, которые шли за мной, в своей борьбе подписались на смертный приговор, и теперь, когда жизнь вроде бы закончилась, в самоотречении для них уже не существовало ни законов, ни морали, ни правил…

Возможно, они считали себя непревзойденными героями, видели себя в раю, как и подобает храбрейшим воинам Аллаха…

Меня привели в двухэтажное здание. На входе стоял человек в круглой барашковой шапке. Он флегматично глянул на меня, молча уступил нам дорогу. Я успел заметить длинные худые пальцы на автомате. «Стопроцентный афганец», — подумал я. Их отличу всегда, даже если весь наш мусульманский Восток поголовно отпустит бороды и наденет чалмы.

Меня заставили снять ботинки — впервые за последние дни я освободился от обуви. В нынешней ситуации это выглядело комично. Чужой дом, в котором и хозяева были чужаками. Споткнувшись в темноте о порог, шагнул в комнату. Меня снова дружелюбно подтолкнули. В просторной комнате светила керосинка. Несколько мгновений я озирался. Человек шесть сидели, поджав под себя ноги. «Я должен им понравиться!» — мелькнула не свойственная мне мысль, приобретенная уже от новой профессии.

— Товарищ старший лейтенант, а может, майор? Какая неожиданная встреча, уважаемый Владимир Иванович!

Я вздрогнул, черт побери, никто меня не называл так с 1992 года, когда на далекой станции Расторгуевка, в гнусной харчевне встретился случайно с Ваней Корытовым.

Человек, откинувшийся на подушку у стены, впился в меня глазами. Борода буквально от глаз, нервное подрагивание четок в смуглых руках. Тысячи лиц промелькнули в кладовой моей памяти. Эти глаза с прищуром — где их видел? Что-то зыбкое, далекое ускользало, не ухватишь.

— А вы не изменились… Что ж это госбезопасность прибегает к таким дешевым трюкам — посылать агентов под видом журналистов? Владимир Иванович, в Афгане вы были честнее!

У меня выступила испарина.

Гримасы судеб в истории изломанной страны… Я узнал бородача — передо мной сидел лучший снайпер моего взвода, командир второго отделения Шома Раззаев.

— Как ты мог, Шома, вляпаться в это дело? — только и вымолвил я.

Видно, на моем лице отразилось такое потрясение, что Раззаев не нашелся, что еще добавить в мое обвинение.

— Генералу Радуеву сейчас не до вас. Я, как заместитель, имею полномочия разъяснить, почему мы провели акцию мести.

— Если б кто сказал — не поверил, что ты с ним…

Что еще я мог сказать одному из своих лучших сержантов?

— Как вы можете доказать, что не засланы КГБ?

Я отметил, что голос у моего Шомы-Шамиля стал другим. Голос человека выдает его возраст и характер. Теперь Раззаев мог только угрожать.

— Я давно уволился. Да и погранвойска теперь не входят в ФСБ.