- Вот отсюда, отсюда, - сказал он, постукивая по голове пальцем,должны идти новые репризы. И я с вас не слезу, пока вы их не приготовите. Думайте, мучайтесь. Я приглашу вам авторов, но чтобы репризы появились.
С этого дня каждый раз утром, входя к нему в кабинет, мы слышали одну и ту же фразу:
- Ну рассказывайте, что за ночь придумали?
И мне бывало стыдно, если я не мог ничего рассказать ему.
Георгий Семенович - человек упорный и настырный.
- Нам нужны три цуговые репризы: хорошие, настоящие и смешные,вдалбливал он нам, - остальное приложится. Тройку мелких придумаем, потом выйдете у кого-нибудь в номере. Вот и получится - весь вечер на манеже.
Тогда впервые наши портреты и фамилии появились на фасаде Ленинградского цирка. Ни радости, ни гордости я не испытывал. Наоборот, возникало чувство растерянности и даже страха Я представлял себе, что вот придут люди в цирк, увидят наши крупно нарисованные лица, прочтут: "Паузы заполняют Юрий Никулин и Михаил Шуйдин" - и подумают: "Ну, наверное, это что-нибудь очень интересное, раз их так разрисовали". При этом у меня начинало сосать под ложечкой, нарастал страх. Я представлял, как зрители выхолят после спектакля и, глядя на нашу рекламу, говорят:
- И чего их так разрисовали? Ничего особенного они нам не показали!
И долгое время, проходя мимо рекламы с нашими фамилиями, я испытывал чувство неловкости.
Смущение и робость я испытывал в первое время, когда входил в кабинет Георгия Семеновича Венецианова.
Всем своим обликом Венецианов располагал к себе. Удивительной выдержки человек. Образованный, вежливый. Продолговатое худощавое лицо, внимательные, добрые, серые глаза, руки с длинными пальцами, точно у музыканта, одет просто. Стол в его кабинете завален эскизами, сметами, чертежами, фотографиями, письмами. Рядом на тумбочке - большой макет зрительного зала. Мы просиживали у Венецианова по два-три часа. Разговор в основном шел о наших репризах. Бывало, что Георгий Семенович отвлекался и вспоминал об интересных номерах, других клоунах или просто говорил о жизни. Любил он вспоминать и о том, как учился еще до революции в военно-морском училище, о своей офицерской службе на флоте. После демобилизации (ему тогда было около тридцати лет) он увлекся театром, получил театральное образование. Работал актером, потом руководил Ленинградским мюзик-холлом и театром эстрады. А в пятьдесят лет пришел в цирк.
На первый взгляд казалось, что эти отступления не имеют отношения к нашей работе. Но это только на первый взгляд. Потому что всегда, если пользоваться выражением Георгия Семеновича, мы находили после бесед с ним какую-нибудь "зацепочку". Он постоянно будил нашу фантазию, причем делал это незаметно, исподволь.
Во время разговора много курил. Длинные сигареты делил на две части, вставлял в мундштук и прикуривал от старой медной, военных времен, самодельной зажигалки. Ему предлагали новые - японские газовые, - а он повертит их, погладит и скажет:
- Красивая, но не для меня. Я к своей привык. Уж она никогда не откажет.
Среди артистов Венецианов пользовался авторитетом. С его мнением считались, его советы всегда выполняли, потому что понимали: Венецианов сделает номер лучше. Многие стремились попасть работать в Ленинград, зная, что к их номеру "приложит руку" Георгий Семенович. Он изменит мизансцену, подскажет вместе с художником какую-нибудь деталь для костюма, что-то подсократит, придумает новый трюк, закажет композитору музыку, поработает над светом, и в результате средний номер станет хорошим.