Почти каменный (СИ)

— Ты не представляешь! У меня на шее по-прежнему петля. Она с каждым днём стягивается всё туже. — Эсмеральда кивнула в сторону пустой клетки на подоконнике. — Ты так и не спросил куда девались птицы. Я скажу тебе. Одна умерла, а другую я выпустила, пока было не поздно. Зачем ты мне их принёс? Разве ты не знаешь, что малиновки не поют в неволе? Нет, не знаешь. Ты ничего не знаешь о птицах, о живых. Прячешься всю жизнь среди камней, среди колоколов. Разве мне легче от того, что со мной ещё два узника?

— Хотите, чтобы я нашёл Гренгуара? — спросил Квазимодо, покорно проглотив упрёк.

Бледное, осунувшееся лицо Эсмеральды оживилось. Она забыла, что ещё несколько секунд назад сердилась на него.

— О, иди! Спеши, беги. Приведи сюда поэта. И я буду любить тебя.

Медная бровь звонаря дрогнула.

— Любить? Как госпожа любит слугу?

— А тебе известно, что такое любовь?

Эсмеральда прикусила губу, почувствовав, что своим вопросом загнала несчастного в угол. Теперь ей ничего не оставалось, кроме как ждать ответа. Натянутая улыбка ещё больше исказила и без того кривое лицо звонаря.

— Догадываюсь. Это то, без чего живёт мой господин. Более чистого, святого человека не найти во всём Париже. Я сам прожил без любви двадцать лет. Проживу ещё столько же. Ведь я почти каменный, — он бросил братский взгляд на изваяние, находящееся над окошком кельи. — Почти как они.

========== Глава 2. Крысиная Нора ==========

Когда Квазимодо покинул Эсмеральду, у него ныло горло. Он приветствовал эту благодатную боль. Ему вновь пришлось напрячь голосовые связки, которые столько времени находились без действия и начали атрофироваться.

За последний месяц он произнёс больше слов, чем за последние шесть лет с тех пор как оглох. Его общение с Клодом сводилось к исполнению приказов своего приёмного отца. Они почти никогда не вступали в диалог. Квазимодо не приходилось отвечать на вопросы, а тем более задавать их самому. Монологи, адресованные каменным статуям, не считались. Теперь ему приходилось связывать свои хаотичные мысли в предложения и надеяться, что звук его голоса не слишком походил на звериное рычание. Он понятия не имел, насколько внятно звучала его речь и удавалось ли ему донести смысл своих слов до собеседника. В целом, он был доволен собой: ему удалось поддержать разговор, в результате которого девушка не прогнала его, а отправила с миссией.

К чувству гордости, однако, примешивалось странное чувство вины за загубленную малиновку. Благие намерения его обернулись нелепой смертью живого существа. Эсмеральда была права. Он слишком мало знал о мире живых, к которому принадлежала цыганка. Полевые цветы, которые он принёс в горшке, быстро завяли, не принеся узнице никакой радости, а только напомнив ей лишний раз об её удручающем положении. Всё живое, оторванное от своей естественной среды, было обречено на гибель в каменных стенах. Быть может по этой причине её сострадание пало на затворницу Роландовой башни. Именно с этой одичавшей старухой девушка чувствовала некое родство.

По дороге к Крысиной Норе он вдруг осознал, что оглох задолго до несчастья с колоколами. Чужие стоны, крики, всхлипы давно слились в невнятное слились в журчание. Как мало он размышлял об участях других горожан. Его суровый господин не приветствовал подобного рода любопытство. Квазимодо не осмелился бы расспрашивать Клода о том, куда девался один из певчих, от какого недуга похудел и пожелтел первый викарий и почему в соборе менялись органисты каждые полгода. Служители церкви точно сговорились не замечать присутствия звонаря. Когда он проходил мимо, они либо умолкали, либо наоборот начинали говорить друг с другом более оживлённо, но непременно отводили глаза. Их обязывающий к строгости сан и торжественная атмосфера собора не позволяли им открыто высмеивать уродца, а для того, чтобы поприветствовать его как равного себе, им пришлось бы переступить через врождённую брезгливость. Куда проще было притворяться, что воспитанник отца Клода вообще не существовал.

Квазимодо не был готов воспылать вселенским интересом к человечеству, но теперь его волновало всё, что было связано с Эсмеральдой. Волей-неволей он задумывался о судьбах таких как Гренгуар, Клопен и затворница. Он называл Гудулу сумасшедшей не потому что вникал в смысл этого слово. Это не было его собственной оценкой её персоны. Он плохо понимал разницу между сумасшедшими и здравомыслящими. Для него это было частью её имени, почти как Жеан Мельник.

Затворница поприветствовала его сиплым смешком.