В комнате был человек, вспышка пороха заставила его зажмуриться, Травин выстрелил ещё раз, теперь уже в незнакомца, но тот чудом ушёл от выстрела, а пуля ударила в тяжёлый немецкий сейф, стоящий у стены. Сейф был открыт, рядом с ним валялся мешок.
А ещё выстрел высветил ножи, которые грабитель держал прямым хватом, крепко держал, но неумело. Сергей за свои три недолгие жизни почти не встречал людей, которые эффективно бы орудовали двумя клинками сразу. Сам он этому когда-то обучался, но быстро забросил, если верить тем воспоминаниям, что вызывали головную боль. Прямой хват скорее означал, что владелец ножей скоро с одним из них расстанется.
– Сдавайся, – предложил Травин. Он отошёл назад, поближе к проёму. – У меня ещё три патрона, пристрелю как собаку.
Грабитель был одет в тёмное, тусклые лучи света его почти не освещали, Сергей вертел головой, словно стараясь разглядеть, где противник, и выставил наган вперед, водя его из стороны в сторону, встал так, чтобы куцый свет из щелей падал прямо на него. Нехитрый приём, но грабитель купился, он, стараясь ступать неслышно, стал обходить Травина с наружной стороны, один из ножей подкинул и перехватил за лезвие.
– Эй, ты где? Наряд на подходе, через минуту будут здесь.
Человек в тёмном решился, он размахнулся и метнул нож, бросок был сильным, но неточным, лезвие чиркнуло по стене и упало на пол. Грабитель понял, что его раскрыли, и, заревев, бросился вперёд. Теперь у него не было преимущества, второй нож он бросать не решался, Сергей с наганом загораживал ему выход, оставалось только сократить расстояние и напасть первым, пока не раздался ещё один выстрел.
Травин разжал пальцы, позволяя пистолету упасть, и встретил нападавшего прямым ударом в лицо. У того не хватило длины руки, чтобы дотянуться ножом до Сергея, кулак соприкоснулся с носом, ломая хрящи, вбивая их вглубь, а потом Травин перехватил вытянутую правую руку и сломал её одним движением. Но грабитель этого не почувствовал, к этому моменту он уже потерял сознание.
Сергей оставил грабителя валяться на полу, поднял наган, проверил вторую комнату – та была так же, как и центральная, заставлена шкафами, Травин добросовестно открыл каждую дверцу, один раз даже ударил по выпавшему пальто, но кроме того человека, который валялся в комнате с сейфом, в подвале больше никого не нашёл. Если и был подельник, то наверняка сбежал. Сергей схватил грабителя за шиворот, потащил вверх по лестнице, водя наганом вверх-вниз, добрался до комнаты охраны, вышвырнул пленника наружу и вылез сам.
Был определённый риск, что кто-то из оставленных на улице бандитов очнётся и убежит, но нет, оба лежали на земле. Травин проверил пульс, оба были мертвы, и немудрено – кто-то, пока он ловил медвежатника, воткнул его подельникам в глаза что-то длинное и острое. Сергей поднял пистолет и выстрелил два раза в воздух, надеясь, что это наконец-то привлечёт внимание постового.
Глава 8
– Христом Богом клянусь, я не виноват, – директор ломбарда старательно размазывал слёзы и сопли по лицу. – То есть просто клянусь, ведать не ведаю, чьи это деньги, оболгали меня, гражданин следователь, милиционер вот там сидел, охранял, разве ж я мог мимо него что пронести.
Генрих Францевич Лессер происходил из эстонских немцев, империалистическую войну закончил прапорщиком, с революцией перешёл на сторону красных, вступил в партию большевиков, под Десной был ранен в голову и с тех пор носил очки. Лицо старший следователь имел невыразительное, глаза за стёклами очков – блеклые и неподвижные, верхняя губа была изуродована, от этого всем, кого он допрашивал, становилось только неуютнее. Лессер сидел за столом напротив директора ломбарда, вертел карандаш в руках и, казалось, к тому, что говорил допрашиваемый, почти не прислушивался.
– Да поймите вы, нет возможности каждый день в банк сдавать, я уж с ними договорился, ценности сдаём, если в золоте или камнях, а что поплоше, так не навозишься.
– Ты мне, гражданин Фейгин, ваньку не валяй, – равнодушно сказал Лессер. – По инструкции всё, что больше пятисот рублей, должен сдавать. Чьи это деньги? Себе припрятал?
– Нет, гражданин следователь, и в мыслях не было, – казалось, допрашиваемый сейчас расплачется, толстые губы дрожали, как и руки, сложенные на объёмном животе. – Не понимаю я, о чём вы! Да хоть кассира спросите, он же отвечает материально.
Лессер открыл папку.
– Двадцать семь тысяч триста шестнадцать рублей, сто двадцать восемь золотых царских червонцев, ожерелье гражданки Конторович, которое, как она утверждает, стоило десять тысяч, но вы ей лично отдали всего полторы.
– Брешет, – толстяк всплеснул руками. – Пусть квитанцию покажет, ничего я никому не отдавал.
– Золото в слитках, почти сто граммов, камушки разные, на тридцать тысяч рублей.
– Всё, всё это не моё, – директор ломбарда вытер потный лоб рукавом, – оговорили.