Почему у собаки чау-чау синий язык

– Слушай, у меня есть идея… – сказал Сашка, отрываясь от бутылки, оставившей седые усы на его круглой загорелой физиономии.

Мне сразу сделалось скучно, и я лег на куртку, держа бутылку над открытым ртом, чтобы все, до последней капли, перетекло из нее в меня.

На город уже наползли августовские сумерки. Мы встали с газона и отправились убивать время до поезда, гуляя по центру. Первыми, кого мы встретили на вечерней улице с характерным названием Выйномет (Освобождения), были Витя Косых и Миша Метелкин, знаменитые «неуловимые мстители», наши приятели благодаря Ленке. Витя снимался с ней вместе в фильме «Звонят, откройте дверь».

Витя с Мишей ели мороженое, скорее даже не ели, а жрали, целиком отдавшись этому процессу.

– Привет, – оторвался от эскимо Косых, а интеллигентный Метелкин махнул головой.

…Через полгода мне придется выяснять с Витькой отношения, когда он решил приударить за Леной. Я честно его предупредил, что превращу в инвалида, неспособного залезть на лошадь. Косых испугался и в знак примирения пригласил нас с Леной в манеж погранучилища, где он тренировался. Так я узнал, что в самом центре Москвы, у Белорусского вокзала, есть настоящий конный манеж с конюшней. Несмотря на суровую надпись на вывеске – «КГБ» (именно к этому заведению относились погранвойска), Витя безо всяких документов провел нас на закрытую территорию. Популярность у него была огромная…

– Что делаете? – спросил Косых.

– Гуляем, – хором ответили мы.

– Приходите через пару часов на съемку, – сквозь мороженое сказал Витька. – Потом пойдем к нам в гостиницу. У нас вечером будут такие девчонки!

Миша, поправив очки, подтверждающе кивнул…

Я хотел одолжить у Витьки десятку, но раздумал. Интуиция.

Пошлявшись еще немного по центру города размером с чайное блюдце, мы пришли на место, указанное Косых. Там уже собралась приличная толпа, которая окружила съемочную площадку. На площадке стояли старинный автомобиль и одинокий стул. На парусиновой спинке стула было написано «Кеосаян». Мы с Сашей устроились на бордюре тротуара позади стула. Прошел час, на площадке никто не появился, только проехала поливальная машина. Еще через час поливалка проехала в обратную сторону, а спустя минут сорок в старинном автомобиле оказались Копелян и Джигарханян в роли пассажиров и сам Кеосаян в роли водителя авто, одетый по моде двадцатых, в очках и крагах. Рядом со мной на бордюре устроилась девушка, которая восторженно смотрела даже на осветителей, включивших огромные приборы, так как уже сильно стемнело. Машина, управляемая Кеосаяном, проехала метров тридцать вперед. Потом ее руками толкнули на прежнее место, и снова по улице поехала поливалка. Кеосаян прямо с водительского кресла устроил короткое совещание со съемочной группой, после чего милиционеры стали отодвигать зрителей. Когда очередь дошла до нас, я сказал милиционеру, махнув рукой в сторону девушки: «Она со мной». Сержант козырнул и начал отодвигать остальных. Девушка впилась в меня взглядом, как солдат-первогодок в командира роты. Она была способна выполнить любое мое поручение, но меня больше всего волновала подстава, которую устроил нам Косых. Старинное авто, заполненное заслуженными армянами, еще раз съездило туда и обратно, на этом съемка закончилась. Мы пошли на вокзал; через час уходил наш поезд, а нам еще надо было забрать свои сумки из камеры хранения.

В купе плацкартного вагона с нами оказались две девушки. Выяснилось, что еды у них нет, а сами они только-только поступили в городе Тарту в местный университет и возвращались домой, в Рязань, через Москву. Самое интересное, что поступили они на факультет, где преподавали только на эстонском языке. Я расстелил на верхней полке полосатый матрас и полез наверх, не раздеваясь. Зегаль и рязанско-эстонские студентки остались внизу. Уснул я под их хихиканье, шлепки, щипание и мычание…

Ранним утром мы стояли около дежурной на входе в метро «Комсомольская». Я с гордо поднятой головой, как у героя картины «Коммунист на допросе», а Саша жалобно канючил: «Тетенька, пустите нас, пожалуйста! Тетенька, у нас денег совсем нету!» Никогда еще мое кавказское самолюбие не было так сильно ущемлено.

Люди в те времена были добрее, чем сейчас. В метро нас пустили. Мне добираться было недалеко, до «Лермонтовской», бывшей и нынешней станции «Красные ворота». Сашке значительно дальше, с пересадкой, до «Речного вокзала», а там в гетто, на Фестивальную.

– В час дня в институте, – тоном, не требующим обсуждения, выкрикнул Зегаль. – Там что-нибудь придумаем по поводу сценария, – и заскочил в вагон отправляющегося поезда. Я поехал к Окуням на Новую Басманную одалживать деньги до конца месяца.