Почему так важен Оруэлл

Четыре года спустя на страницах парижского издания Le Progrus Civique появилась написанная неким Э. А. Блэром статья под французским заголовком ‘Comment on exploite un peuple: L’Empire britannique en Birmanie’ («Как эксплуатируется нация: Британская империя в Бирме»). Эту статью вполне справедливо можно было бы характеризовать как бесстрастный деловой отчет: она начиналась с подробных описаний топографических и демографических особенностей страны и продолжалась доскональным изучением методов, практикуемых колониальной державой для того, чтобы как липку ободрать бирманцев, отобрав у них и природные ресурсы, и плоды их собственного труда. В общей сложности это было исследование срежиссированной экономической отсталости, тех средств, с помощью которых сырьевые запасы одной страны обеспечивают индустриальный прогресс другой. Но кто-то, возможно, расслышал появление в статье другого мотива: острого и печального интереса автора к покорности и пассивности жертв, которые ничего или почти ничего не знали о мире больших денег, путь в который для их нации был закрыт.

Эта статья была последней из серии эпизодически печатавшихся в прогрессивной парижской прессе материалов под именем «Э. А. Блэр», его настоящим именем — так его звали в Итоне, так его звали в полиции Бирмы, — от которого он не отказывался вплоть до появления в 1933 году повести «Фунты лиха в Париже и Лондоне», подписанной «Дж. Оруэлл». Самая первая заметка этого цикла, опубликованная еженедельником Monde Анри Барбюса, представлявшим собой культурно-литературную трибуну коммунистической партии Франции, разбирала проблему цензуры в Великобритании. Эта заметка, будучи детальным исследованием поставленного вопроса, содержала, помимо прочего, одно любопытное умозаключение. Британские власти, писал «Э. А. Блэр», не придерживались столь строгих нравов, как пуритане, и не видели особой необходимости в цензуре вплоть до укрепления в обществе протестантской и капиталистической этики. Довольно заурядная мысль даже для того времени, но важно то, что в ней проскакивает будущий непреходящий интерес к тому, как связаны между собой власть и подавление сексуальности (и нельзя сказать, что эта тема отсутствует в раздумьях его героя Флори в душном воздухе «Дней в Бирме»).

То, что заметки Оруэлла, написанные с самого дна бездны, его повествования о временах, когда он за гроши мыл посуду в Париже и бродяжничал в Лондоне, скитаясь от одной ночлежки к другой, демонстрируют его деликатный интерес к так называемому «национальному вопросу», никогда специально не подчеркивается. С точки зрения Оруэлла, сильным звеном низших слоев парижского общества выступают алжирцы, марокканцы и другие уроженцы французской Африки. По возвращении же на родину вынужденный слоняться между Вапингом и Уайтчепел автор отмечает: «Женщины в Ист-Энде хорошенькие (возможно, результат смешения кровей), Лаймхауз щедро приправлен Востоком — и китайцы, и отпущенные в увольнение моряки-индийцы, и торгующие шелковыми платками дравиды, и даже несколько бог знает как попавших сюда сикхов»[13]. Не каждый молодой человек в возрасте около двадцати восьми лет, только начинающий зарабатывать на жизнь своими писаниями, смог бы отличить дравида от сикха, не говоря уже о том, чтобы определить родной порт встреченных иноземных моряков.

В мае 1936 года Оруэлл пишет своему агенту, Леонарду Муру, письмо с тем, чтобы, помимо прочего, обсудить поступившее от американского продюсера предложение написать сценарий по «Дням в Бирме». «Если из всего этого проекта может что-нибудь получиться, — пишет Оруэлл, — я бы предложил для него название „Бремя черного человека“». Не знаю, является ли эта шутка первой версией ироничной перефразировки Киплинга, которая звучала с тех пор много раз (самый свежий пример — превосходная история доколониальной Африки, написанная Бэзилом Дэвидсоном), однако она прекрасно иллюстрирует неоднозначное отношение Оруэлла к великому поэту и вполне однозначное его отношение собственно к заявленной теме — показатель его принципиального отказа судить о литературе с точки зрения политических стандартов. Во вступительной части своего эссе 1940 года Оруэлл вспоминает случай проявления отвратительного насилия в порту города Коломбо, свидетелем которому он стал в первый же день своего пребывания в Азии. Под общий одобрительный гул наблюдавших за инцидентом пассажиров-англичан белый полицейский наградил яростным пинком местного кули: