Почему так важен Оруэлл

Члены этого движение носили обобщенное название троцкистов (или «троцкисто-фашистов», как окрестила их официальная линия Москвы). Оруэлл никогда не называл себя последователем Льва Троцкого, хотя фигура Троцкого действительно стала прототипом Эммануэля Голдстейна, преследуемого еретика из романа «1984», по поводу же собственного активного участия в создании армии ополчения и другой деятельности времен Второй мировой войны Оруэлл действительно говорил: «Англия несколько политически отстала, никто не обстреливает друг друга экстремистскими лозунгами, как это наблюдается на континенте, однако чувства всех истинных патриотов и всех истинных социалистов можно в основе своей свести к „троцкистскому“ девизу: „Война и революция неотделимы“». Должно быть, это была наиболее английская форма, в которой когда-либо представлялся космополитичный, не признающий национальных и государственных границ троцкизм: попытка Оруэлла связать лидера петроградских Советов с твердыми сторонниками «Армии папаш»[25] представляется делом почти, но все же не до конца смешным. Не до конца, поскольку параллельно с войной разворачивалась социальная и антиколониальная революция, революция, признаться, протекавшая медленно, в которой Оруэлл принимал достойное участие. Не до конца смешным также потому, что выраженные всем его творчеством собственные его взгляды, часто отождествляемые с чисто британскими добродетелями, сложились во многом благодаря непризнанному интернационалу оппозиционных деятелей, принявших на себя удар накатывающей «полночи века» — рожденной рукопожатием Сталина и Гитлера.

В письмах и дневниках Оруэлла можно найти информацию и ссылки на Виктора Сержа, одного из непосредственных участников русской революции, лично наблюдавших за тем, в какую сторону развернутся ее события; на С. Л. Р. Джеймса, литературного гения из Тринидада, написавшего «Черных якобинцев», историю гаитянской революции Туссена-Лувертюра, эффектно рассорившегося с Коминтерном и выпустившего одну из самых лучших книг всех времен, посвященных этике и истории крикета; на Бориса Суварина, одного из первых историков антисталинистского движения; и на Панаита Истрати, прозорливого аналитика практиковавшейся в Советском Союзе бездумной жестокости. (Совсем незадолго до своей смерти в 1935 году Истрати написал вступление к французскому изданию «Фунтов лиха в Париже и Лондоне» — выбранный им заголовок, «Коровье бешенство» (La Vache enrageé, франц.) в наши дни, когда многие знакомы с угрозой одноименного заболевания, звучит несколько странно и резко, однако название это отсылает к французской идиоме manger de la vache enragée, означающей «терпеть сильную нужду, бедствовать». Кроме того, так назывался выходивший в прежние годы в Париже сатирический журнал, где печатались постеры самого Тулуз-Лотрека.)

В этом есть что-то от политико-литературной химии или алхимии: правильная книга обязательно попадется на глаза правильному критику, а сложное дело найдет себе правильного интеллектуала. Оруэлл не замедлил отметить огромное значение романа «Возвращение из СССР» Андре Жида, ранней работы автора, который начинал с прославления московского режима, а затем с отвращением отвернулся от него. Редакция Partisan Review, блестящее сборище разносторонних талантов, независимых интеллектуалов Нью-Йорка, мыслящих достаточно широко для того, чтобы включить в свои ряды Дуайта Макдональда и Филипа Рава, решив сочетать в работе журнала антисталинскую политику и литературный модернизм как основной профессиональный интерес, стала подыскивать себе сотрудников и за океаном. В первую очередь выбор пал на Оруэлла, который в период между мюнхенским сговором и окончанием войны регулярно присылал редакции «Письма из Лондона». Уже будучи смертельно больным, Оруэлл в последние годы своей жизни познакомился с творчеством Давида Руссе, французского диссидента левого толка, чья книга «Концентрационный мир» стала первой литературной попыткой возвести образ «лагеря» со всеми ужасными ассоциациями, которые его сопровождают, в символ моральной катастрофы века. Предполагалось, что Руссе мог бы написать вступительную статью либо к французскому изданию «Памяти Каталонии», либо к французскому же изданию «Скотного двора»; Оруэлл одно время даже надеялся, что в работе над последним примет участие Андре Мальро, однако сильно сбавил энтузиазм, узнав о поддержке Мальро режима де Голля.

Необходимо внести ту же ясность и в некоторые практические, прямые вопросы. Оруэллу не требовалось никаких доказательств, чтобы поверить в ужасающий голод, охвативший Украину в 1930-х годах, хотя факт этот отрицался многими коллегами-журналистами, утверждавшими, что лично посетили места событий. В 1940-м — плохом году — он писал о поляках следующее: