почти не существовала, потрясенная восстанием 1648–1654 гг. на Украине и едва не
уничтоженная шведским нашествием 1656–1660 гг.) после разгрома под Конотопом в
июне 1659 г. обернулись весьма скромными результатами Андрусовского перемирия,
по которому Россия вернула только то, что потеряла в 1618 г. (и это после того,
как русскими войсками была занята почти вся Белоруссия!), а из всей
освобожденной до Львова и Замостья Украины к России по Переяславской унии
присоединялось только Левобережье. В результате к концу Московского периода,
если не считать украинского левобережья (присоединенного не завоеванием Москвы,
а благодаря движению малороссов) конфигурация западной границы России была хуже,
чем до правления Ивана Грозного.
И вот в течение одного XVIII столетия были не только решены все задачи по
возвращению почти всех западных русских земель, но Россия вышла к своим
естественным границам на Черном и Балтийском морях. Важнейшими вехами на этом
пути было присоединение Балтийского побережья, Лифляндии и Эстляндии в 1721 г.,
возвращение северной и восточной Белоруссии в 1773 г., выход на Черноморское
побережье по результатам турецких войн 1768–1774 и 1787–1790 гг., ликвидация
хищного Крымского ханства в 1783 г., возвращение южной Белоруссии, Волыни и
Подолии в 1793 г. и присоединение Курляндии и Литвы в 1795 г. В течение более
полутора столетий российское оружие не знало поражений, и (за единственным
исключением неудачного Прутского похода 1711 г.) каждая новая война была
победоносной. В целом можно сказать, что в Московский период несмотря на
отдельные успехи, внешняя политика была безуспешной, в Петербургский же —
наоборот — несмотря на отдельные неудачи в целом исключительно успешной.
Европейская территория страны и её население практически удвоились по сравнению
с допетровским временем, и только это обстоятельство позволило России играть в
мире ту роль, которую она в дальнейшем играла.
Расширение территории империи в XIX в. не было ни иррациональным, ни случайным,
а преследовало цель достижения естественных границ на всех направлениях. В
Европе её территориальный рост завершился с окончанием наполеоновских войн,
когда был создан такой миропорядок, в котором Россия играла первенствующую роль.
Приобретение присоединенных тогда территорий (Финляндии в 1809 г., Бессарабии в
1812 г. и значительной части собственно польских земель в качестве Царства
Польского в 1815 г.) часто считают излишним и даже вредным для судеб России.
Однако Бессарабия относится к территориям, входившим ещё в состав Киевской Руси,
а присоединение Финляндии при крайне важном и выгодном геополитическом положении
(сочетающимся с крайней малочисленностью её населения) ничего, корме пользы
принести не могло. (Если что и было ошибкой, то разве что предоставление ей
неоправданно широких прав, позволивших в начале XX в. превратиться в убежище для
подрывных элементов, да присоединение к ней вошедшей в состав России ещё при
Петре и Елизавете давно обрусевшей Выборгской губернии.) Что касается Польши, то
её включение в состав империи вытекало из общеевропейского порядка,
возглавлявшегося Священным Союзом: существование независимой Польши означало бы
провоцирование Россией её претензий на польские земли в Австрии и Пруссии, чего
Россия при том значении, которое она придавала Союзу, допустить, конечно, не
могла.
Другой вопрос, верной ли была ставка на союз с германскими монархиями в
принципе. Но, как бы на него ни отвечать исходя из опыта XX века, тогда у
российского руководства не было никаких оснований предпочитать ему любой другой.
Исходя из реалий того времени не было абсолютно никаких возможностей предвидеть,
как развернутся события в конце столетия, и ту эгоистичную и недальновидную
позицию, которую займут тогда эти монархии. Даже в начале XX в. П.Н. Дурново был
очень недалек от истины, когда утверждал в своей известной записке, что
объективно интересы России нигде не пересекаются с германскими, тогда как с
английскими пересекаются везде. Тем более это было верным для первой половины
XIX в. (что вскоре подтвердила Крымская война). Теперь, разумеется, можно
считать ошибкой и даже первопричиной всех дальнейших неудач российской политики
спасение Австрии в 1848 г. (распадись тогда Австрия, Россия имела бы свободу рук
на Балканах, не проиграла бы Крымскую войну, не вынуждена была бы делать уступки
в 1878 г. и т.д.). Однако Николай I помимо рыцарственности своей натуры и
верности принципам легитимизма, исходил из тех же стратегических соображений,
которые лежали в основе Священного Союза и не были исчерпаны к тому времени (в
конце-концов недальновидная политика отошедшей от этих соображений Австрии
обернулась и её собственной гибелью). Так что ошибку сделала тогда не Россия, её
сделала Австрия, а позже и Германия, предав Россию на Берлинском конгрессе (что
и привело Россию к союзу с противниками Германии и Австрии и обусловило тот
расклад враждующих сил, который сформировался к Мировой войне на беду всех
бывших членов Священного Союза).
На Юге, где России противостояли Турция и Иран, её естественным рубежом