Почему плакал Пушкин?

Публикаторов не насторожило, они даже не потрудились упомянуть, что в рукописи «и» написано не отдельно, а вместе. Конец малопонятного слова оборван. Вместо окончания – хвостик, обычно заменяющий не одну буковку, а, по меньшей мере, два-три знака.

Отвлечемся от миража печатных публикаций. Последняя видимая буква вовсе не «р». На этом месте находится «л».

Доверимся тому, что видим. «Искол» читается безупречно. Перед нами недописанный глагол, предстоит восполнить его окончание. Что получается? Искол‹отъ›.

…палъ деспотъ ниже,
Исколоть силою вещей.

Где же пушкинская ясность? Разве сей результат достоин имени великого поэта?

Нельзя ли прикрыться отговоркой? Так как «исколоть силою вещей» звучит уж очень диковинно, то, стало быть, тут галлицизм.

Но и по-французски нет такого сочетания. А что есть?

Пять способов могут быть применены, чтоб сказать «исколоть» пофранцузски. В конце словарного столбца, посвященного пятому глаголу «PERCER», мелькнуло выражение, совпадающее слово в слово.

«L’homme bas perce»

Не приводя буквальный перевод – «субъект, ниже исколотый», не приведя и очевидное подразумение – «истыканный в то место, в котором спина теряет свое название», – изданный в конце XIX века словарь Н. П. Макарова ограничился переводом литературным:

«Человекъ, опозоренный въ конецъ».

Введенное Пушкиным в русский текст французское выражение никак нельзя адресовать «ропоту» или «грохоту». Только к «деспоту».

Смысл определился, слова отыскались и подтвердились. Но все еще не слышен пушкинский голос.

Разбрасывая шифрованные строки, Пушкин всячески затруднял прочтение. Не проставлял точки и запятые, то есть знаки, способные преподнести свои сюрпризы.

Это мы, а не Пушкин, читали «И скоро силою вещей», потом «Исколоть силою вещей». Надо было не замыкать строчки, не воспринимать каждую по отдельности, а читать их с переносом ритма и значения:

…палъ деспотъ, ниже
Исколоть. Силою вещей…[13]

После «исколоть» необходима точка. Без нее не удастся восстановить единство смысла и свободу поэтического дыхания.

Третью строку куплета печатают в таком виде:

Мы очутилися в П‹ариже›.

С чем рифмуется строка? С первой строкой, с «палъ деспотъ ниже».

Зарифмовано правильно. Стало быть, все в порядке? Как раз наоборот!

При рифме «ниже» укрывать решение одной буквой «п» «въ П‹ариже›» не слишком ли наивная забава? Не слишком ли очевиден ответ? В таком случае перед нами не шифровка, а что-то вроде пародии на шифровку.

Да и маловато в этой строке сколько-нибудь существенного содержания. Два собеседника обсуждают события отечественной войны. И один другому сообщает нечто общеизвестное, такое, что и без того все помнят и знают.

Публикаторам давно надо было призадуматься, спохватиться и признать, что возможна еще одна рифма. «Мы очутилися въ п(рестиже)».

Во имя научной объективности следовало предложить оба равноправных варианта и оставить их под вопросом.

Пушкин неплохо подшутил, использовав рифму-ловушку. Но заданная им загадка только кажется неразрешимой. На самом деле один из двух вариантов попросту невозможен. Выясняется это не сразу, окольным путем.

Вернемся к «приему умышленной порчи». Он осуществлялся при помощи местоимений, заменявших собой наиболее впечатляющие слова.

Царские помарки на рукописи означали «от сих до сих выбросить».

Значит, в чем состоит задача «разбросанных строк»? Полностью показать, «от сих и до сих», все те строфы, которые царь счел неуместными, неподходящими для опубликования.

Иначе говоря, предстоит запечатлеть именно то, что царь пожелал предать забвению. Запечатлеть, сохранить, и, того ради, видоизменить.

Какое же бросающееся в глаза слово стояло в рукописи на месте, где подставлено прикрытие, забивка, местоимение «мы»?

Если прием подмены повторяет прежний случай «Кто Руси помог?», не запрятано ли вновь то же самое слово? Силою вещей

Русь очутилася въ (престиже),
А (Русской) Ц(арь) главой Ц(арей).

Возможно, что в оригинале первоначально было:

А Русской Вождь Царемъ Царей.

Подобный вариант находим в стихотворении «На возвращение Государя Императора из Парижа в 1815 году»:

Встречать вождя побед летят твои дружины.

Остается в первой строке восполнить односложное слово.

Пушкин нередко экономил бумагу, следуя правилу: последняя поправка не пишется. Зачем, для какой такой бухгалтерии, тратить время? Ради чего надобно недостающее слово вносить в черновик? Работа окончена, последнее слово, вместе с остальными, будет вписано прямо в беловик.

Вот и нам незачем в отдельности обсуждать последнее неизвестное слово. Сразу представим все десять рассмотренных строк. А заодно и еще одну, следующую за ними. Прибавляем ее в уже исправленном, освобожденном от неудачных догадок виде.