Почему языки такие разные

Итак, мы с вами типологи, сравниваем языки — и с каждой следующей главой нашей книги убеждаемся, какие они всё-таки разные (а ведь мы еще далеко не всё даже упомянули!). Но мы уже знаем достаточно, чтобы в голову пришел такой очень простой и наивный вопрос — почему же языки такие разные?

Как известно, на простые вопросы отвечать труднее всего. Но попробую ответить так: а почему языки должны быть одинаковыми?

Зачем нужен язык? Прежде всего — для того, чтобы превращать мысли в слова и предложения. Но разве слова и предложения должны быть для этого одинаково устроены?

Можно было бы решить так: язык должен быть устроен как можно более удобно для выражения мыслей. Поэтому если один язык удобнее другого, то такой язык лучше.

Эта мысль совершенно справедлива. Но дело вот в чем: знаем ли мы, что именно для наших мыслей удобно, а что — нет? И можем ли мы сказать, что в этом отношении одни языки лучше, а другие — хуже?

Этот вопрос давно приходил людям в голову. Конечно, люди давно заметили, что все языки разные, и пытались это как-то осмыслить. В древности проблему обычно решали просто: самый лучший язык — наш, а все остальные языки принадлежат варварам, их и языками-то считать нельзя. Потом люди задумались серьезнее. В XVIII, XIX веках в Европе лингвисты считали, что самые совершенные языки — это древние индоевропейские языки, такие, как санскрит или латынь. Потом языки испортились: и форм у глаголов стало меньше, и падежи пропали, и слова стали короче… как-то это всё недостойно великих предков. Но вот в начале XX столетия знаменитый датский лингвист Отто Есперсен стал доказывать, что самый лучший язык — английский (надо отдать ему должное — всё-таки не датский; правда, Есперсен всю жизнь занимался именно английским и, должно быть, успел его полюбить; между прочим, его грамматика английского языка и до сих пор считается образцовой). Действительно, в аналитическом английском почти все значения выражаются служебными словами — просто, четко, понятно, никаких тебе сандхи, никаких словоформ — а с другой стороны, и грамматика есть. Ведь "хорошему" языку, наверное, нужна какая-то грамматика? Долгое время так и считали, что если в языке нет грамматики, то он какой-то неполноценный, "неразвитый". Но мы-то с вами видели, что язык без грамматики едва ли не удобней для говорящих, чем язык с грамматикой. Нет, не так всё просто.

Современная лингвистика категорически отказывается считать, что есть языки удобные и неудобные, плохие и хорошие. Чем пристальней мы изучаем языки, тем лучше понимаем: все языки одинаково удобны, но каждый язык — по-своему. Дело в том, что язык — настолько сложная система, что он не может быть весь устроен одинаково. Язык состоит как бы из разных блоков — бывает система звуков, бывает — система слов и морфем, а еще есть система предложений и система грамматических значений. Все они должны как-то приспособиться друг к другу.

И еще одно — нельзя быть удобным для всего и для всех одновременно. Язык устроен так, что в нем всегда что-то одно удобно за счет чего-то другого. И поскольку язык всё время изменяется, то получается, что и "зоны удобства" всё время меняются местами с "зонами неудобства" — было удобно одно, а стало другое.

Вот агглютинативные языки. Казалось бы, идеальная система: слова четко делятся на части, можно построить слово с любым значением и по очень простым правилам — чего же еще? Но плохо, что слова получаются в таких языках длинноваты — пока дойдешь до конца, того и гляди, забудешь, с чего начал. И не держатся такие слова вместе, легко рассыпаются на части, и границы между ними слабые. Зато фузионные языки — в них слова хорошие, крепкие, не ошибешься, где конец, где начало. И недлинные слова, как раз то, что надо. Всё бы хорошо, да очень уж чередования замучили. И на одно значение всегда столько морфем собирается, не знаешь, какую и выбрать.

То ли дело изолирующие языки — ни тебе чередований, ни длинных слов. Ставь себе корни рядом — и всё. Хорошо? Неплохо. Да только корней всё же не очень много, значений разных — гораздо больше. Получается, что каждый корень за двоих работает — да хорошо, если за двоих, а не за двадцатерых: он и вместо глагольной приставки, он и вместо показателя вида, он и вместо суффикса какого-нибудь привычного действия. А что делать — служебных морфем-то взять неоткуда. Вот и приходится в изолирующем языке вместо того, чтобы учить грамматику, учить наизусть — сразу весь словарь.

Так, может быть, прав профессор Есперсен, лучше аналитических языков и впрямь нету? И слова в них короткие, и грамматика есть, и чередования изгнаны? Всё верно, но и здесь без недостатка не обходится. Представьте себе, что у вас в предложении пять вспомогательных глаголов. Куда вы их денете? Будут они друг с другом путаться, пока разберешься, какой глагол кому "помогает", — нет, подумаешь, уж лучше, пожалуй, сандхи.