Читаем Почему языки такие разные полностью

Итак, в санскрите "швы" (и еще какие!) возникают не только внутри слова между морфемами: часто так крепко "сшиваются" между собой начало следующего и конец предыдущего слова, что трудно бывает сказать, где начинается одно и кончается другое. Например, если санскритское слово кончается на а следующее за ним начинается на о-, то при слиянии этих слов на месте сочетания — ia оказывается — уа- (читается как русское "я"); если санскритское слово кончается на гласную, — например, на — о, а следующее начинается на такую же гласную — тоже на а-, то эти гласные как бы стягиваются в одну долгую (в санскрите, как и во многих других языках, есть долгие и краткие гласные), а если слово кончается на — а, а следующее начинается на;-, то на стыке и вовсе оказывается — e- (это вместо — ai-!). В последних двух случаях граница между словами исчезает совершенно — в точности как граница между морфемами в русском слове печь, которое мы обсуждали раньше. Надо сказать, что санскрит вообще чрезвычайно знаменит своими чередованиями — не только на стыках слов, но и на стыках морфем тоже, — настолько они сложные и запутанные. Например, есть санскритское слово bodha "пробуждение"; оно образовано от глагола с корнем bodh-, который значит "пробуждать". От этого же глагола с помощью суффикса — ta можно образовать причастие со значением "пробужденный" — но выглядеть это причастие будет вовсе не так, как можно было бы ожидать (bodhta), а совсем по-другому. Во-первых, суффикс — ta потребует, чтобы в корне изменился гласный — с — о- на — u-. Во-вторых, на стыке морфем произойдет следующее: глухой согласный — t- потребует, чтобы стоящий перед ним звонкий придыхательный — dh- стал непридыхательным, a — dh- в ответ на это, наоборот, превратит — t- в звонкий и к тому же придыхательный — dh-. Таким образом, — dh- + — t- = — ddh-, и в качестве причастия мы получим слово Buddha (читается по-русски Будда); это имя, данное принцу Сиддхартхе Гаутаме, основателю учения буддизма (и значит оно — "Пробужденный" или "Просветленный"), Не думайте, однако, что вы уже знаете всё о санскритских причастиях. Возьмем другое знаменитое санскритское слово — yoga (читается "йога"), буквально — "соединение; сосредоточение". Оно образовано от глагола с корнем yuj- ("йудж") "сопрягать, соединять"; причастие от этого глагола (с тем же суффиксом — ta) будет выглядеть уже как… yukta. В этом случае потребовалось, чтобы — j- перед — t- изменился в — g-, а потом этот звонкий звук оглушился. И вот, если поставить рядом слова buddha и yukta — трудно с первого взгляда определить, что перед нами одна и та же глагольная форма.

Надеюсь, теперь вы хоть немного представляете себе степень сложности чередований в санскрите. Для них с древнейших времен есть даже специальное название — сандхи, а придумали его индийские ученые-грамматики не менее двух с половиной тысяч лет назад, когда стали подробно описывать грамматику санскрита (это нужно было для того, чтобы как можно точнее произносить и понимать древние священные гимны, написанные на этом языке). Они, можно сказать, открыли сандхи в языке санскрит — так же, как древние астрономы открывали звезды и планеты. И так же, как многими открытиями древних астрономов люди пользуются до сих пор, лингвисты до сих пор пользуются прекрасными древними грамматиками санскрита, где подробно описаны сандхи. А само слово "сандхи" из узкой области санскритоведения вошло в современную лингвистическую науку и стало общенаучным термином, так что статью под названием "О некоторых типах сандхи в ацтекском языке" с удовольствием примут в любой лингвистический журнал. А вот если вы напишете статью под названием "О некоторых типах сандхи во вьетнамском языке", то редколлегия, пожалуй, будет сильно удивлена. Если вы внимательно читали эту главу, вы, наверное, догадаетесь, почему так произойдет.

Сандхи, как говорилось в древних грамматиках, бывают внешние и внутренние. Внутренние — это те, которые происходят на стыках внутрисловных морфемных швов (как в слове "Будда"), а внешние — между словами, и, как мы говорили, яркой особенностью санскрита являются именно они, внешние сандхи. Значит, в санскрите много сложных слов? Да, очень много. И чем дольше санскрит жил, тем больше говорящие на нем использовали этот способ образования слов — словосложение, точнее даже — словослияние. В поздних санскритских текстах складывалось несколько слов сразу — четыре, пять и даже больше, в общем-то, можно сказать, что целое предложение становилось словом. Похоже на эскимосский или корякский? И да, и нет — потому что в санскрите, в отличие от инкорпорирующих языков, предложение-слово получалось в основном не глагольное, а именное. Таким образом, древний индиец говорил что-нибудь вроде:

Его-быстроприхождение —

или:

Его-тигросмелоубивание,

тогда как эскимос или коряк скорее сказал бы как-нибудь так:

Быстроприоншел — или:

Смеломоржеуонбил.

Перейти на страницу:

Все книги серии Популярная лингвистика

Почему языки такие разные
Почему языки такие разные

Человеческий язык — величайший дар природы! Ему мы обязаны возможностью общаться, передавать свои мысли на расстоянии. Благодаря языку мы можем читать книги, написанные много веков назад, а значит, использовать знания, накопленные нашими предками, и сохранять наши знания для будущих поколений. Без языка не было бы человечества!Сколько языков на земле, как они устроены; как и по каким законам изменяются; почему одни из них — родственные, а другие нет; чем именно отличается русский язык от английского и других языков, а китайский от японского; зачем глаголу наклонение и вид, а существительному падежи?На эти и другие вопросы дает ответы современная лингвистика, с которой популярно и увлекательно знакомит читателя автор книги — Владимир Александрович Плунгян, известный лингвист, член-корреспондент РАН.

Владимир Александрович Плунгян , Владимир Александрович Плунгян

Языкознание, иностранные языки / Языкознание / Образование и наука

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки