Читаем Почему языки такие разные полностью

означает, что он пишет сейчас (то есть актуально), а предложение

Не writes

означает, что он пишет вообще, это его свойство (может быть — умеет писать, может быть — в жизни много пишет и т. п.). Вспомните еще примеры из любого учебника английского языка: предложение

Не is going to school — „Он <сейчас> идет в школу“

сравнивается с предложением

Не goes to school — „Он ходит в школу“ (то есть „он школьник“).

Первое из них — это актуальное хождение, второе — нет. Заметьте, что в русских переводах мы должны употребить разные глаголы, причем оказывается, что русский глагол ходить действительно чаще всего ведет себя как неактуальный глагол, в отличие от идти. Конечно, и в английском языке тоже есть глаголы, которые в основном бывают неактуальными, это такие глаголы-свойства. Но для грамматики английского языка это имеет более серьезные последствия, чем для русской: у английских неактуальных глаголов оказываются невозможными примерно половина форм — это как раз те, которые выражают актуальный вид! Так, от глагола to know „знать“ в нормальном случае нельзя образовать форму is knowing: такая форма значила бы что-то вроде „как раз сию секунду он знает“, но знание (по крайней мере, с точки зрения английского языка) устроено не так: знание ведь не пиджак, его нельзя то надевать, то снимать; если человек что-то узнал, то он уже в любой момент своей жизни будет (неактуально) знать это, это стало его свойством. Конечно, можно забыть то, что ты знал, но, между прочим, от человека это совершенно не зависит: нельзя ничего забыть нарочно, как бы нам этого иногда ни хотелось.

Вы видите, что актуальность и неактуальность — очень своеобразные видовые значения. Для тех, чей родной язык — русский, они, пожалуй, немного непривычны, но, вообще-то, это значения довольно типичные: кроме английского они присутствуют и во многих других распространенных языках мира, — например, в испанском или в тюркских.

Длительность и недлительность. До сих пор мы говорили только о таком взгляде на ситуацию, когда мы должны были немного отстраняться от ситуации и смотреть на нее издалека — чтобы определить, сколько раз она возникает или насколько она привязана к конкретному промежутку времени. Но есть и другой очень важный способ оценивать ситуацию, к которому мы сейчас и переходим. Этот способ предполагает, что говорящий не отстраняется от ситуации, а, наоборот, как бы пытается поместить себя „внутрь“ нее, с тем чтобы выделить не всю ситуацию, а какую-то ее часть, наиболее для говорящего важную. И вместо вопроса „Одна ситуация или несколько?“, чтобы правильно выбрать форму такого „внутреннего“ вида, говорящий будет задавать другие вопросы: „Вся ситуация или ее часть?“; „Начало ситуации, середина или конец?“.

Но для этого прежде всего необходимо, чтобы сама ситуация была устроена „удобно“ — иными словами, ситуация должна продолжаться достаточно долго, чтобы у нее можно было различить начало, середину и конец. Между тем далеко не все ситуации в жизни устроены так. Точно так же, как раньше мы видели, что бывают преимущественно актуальные и преимущественно неактуальные ситуации (знать, ходить в школу, писать книги), теперь нам предстоит убедиться, что бывают, так сказать, ситуации-точки (у которых начало — это одновременно и конец, а середины нет вовсе) и ситуации-отрезки (у которых все эти части есть). Типичная ситуация-точка представлена в предложении:

Шар лопнул.

Действительно, о какой тут середине может идти речь, если, как говорится, и оглянуться не успеешь, как вместо шара у тебя в руках уже неизвестно что… Такую ситуацию-точку никак нельзя растянуть, сколько ни старайся. Но вот ситуацию-отрезок в принципе можно „сжать“ до точки. Например, мы можем сказать:

Александр Македонский взял Афины.

На самом деле, конечно, такое событие (штурм и взятие целого города) не происходит мгновенно — оно может занимать даже многие месяцы. Но когда мы говорим взял — для нас это не важно, мы как бы соглашаемся забыть о том, что у взятия города было начало и был конец, мы „сжали“ его до точки, которую теперь можем поместить в один ряд с другими такими же „сжатыми“ точками. Этот ряд, например, очень естественно может образовать рассказ об истории Афин: в таком-то году город был построен (тоже дело долгое, а для нас — точка), в таком-то — стал столицей, тогда-то — участвовал в войне с персами… и, наконец, был взят Александром, с чего мы и начали. Много-много точек, и каждый раз нас интересует только одно: было или не было? Если было, мы еще можем спросить, когда было, и указать дату или момент события в ряду других.

Во многих языках глаголы требуют в таком случае форм особого вида. Этот вид обычно так и называется — точечным. Есть у него еще одно красивое греческое название — аорист.

Перейти на страницу:

Все книги серии Популярная лингвистика

Почему языки такие разные
Почему языки такие разные

Человеческий язык — величайший дар природы! Ему мы обязаны возможностью общаться, передавать свои мысли на расстоянии. Благодаря языку мы можем читать книги, написанные много веков назад, а значит, использовать знания, накопленные нашими предками, и сохранять наши знания для будущих поколений. Без языка не было бы человечества!Сколько языков на земле, как они устроены; как и по каким законам изменяются; почему одни из них — родственные, а другие нет; чем именно отличается русский язык от английского и других языков, а китайский от японского; зачем глаголу наклонение и вид, а существительному падежи?На эти и другие вопросы дает ответы современная лингвистика, с которой популярно и увлекательно знакомит читателя автор книги — Владимир Александрович Плунгян, известный лингвист, член-корреспондент РАН.

Владимир Александрович Плунгян , Владимир Александрович Плунгян

Языкознание, иностранные языки / Языкознание / Образование и наука

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки