Читаем Почему языки такие разные полностью

Но ведь, чтобы что-то измерить, надо это «что-то» сравнить с эталоном меры. В самом деле, когда мы измеряем длину, у нас есть линейка, на ней отложены меры длины — эталоны (например, это могут быть сантиметры), и измерение длины или ширины какого-то предмета состоит в том, что мы сравниваем его длину с сантиметром или пятью, двадцатью и т. д. сантиметрами: больше она, меньше или в точности равна этой величине. И время мы с вами в жизни тоже обычно измеряем с помощью эталонов, только эталоны эти особые: число оборотов Земли вокруг своей оси (сутки) или вокруг Солнца (год). Но эти эталоны измерения времени человечество придумало не очень давно — значительно позже, чем возник язык. К тому же они используются не во всех культурах. До сих пор существуют культуры, не знающие этих эталонов (и вполне хорошо без них обходящиеся) — например, у многих австралийских и африканских народов нет того, что мы могли бы назвать «летосчислением». Но ведь языки-то есть у всех народов — и от того, есть в данной культуре летосчисление или нет, устройство языка, в общем, не зависит.

Всё дело в том, что в своих языках люди используют совершенно другой способ измерения времени — очень простой и общий у всех племен и народов: одно событие сравнивается с другим и определяется, раньше оно произошло или позже. Действительно простой способ, и никаких приборов для этого не нужно! Но с каким событием сравнивать лучше? Что выбрать в качестве эталона? И здесь все языки тоже сходятся: «главным» событием они выбирают момент речи, то есть тот момент, в который мы говорим об этом событии. Событие может происходить раньше этого момента — тогда мы говорим о нем в прошедшем времени; оно может происходить позже момента речи — тогда оно относится к будущему времени; наконец, оно может происходить одновременно с моментом речи — как раз в тот момент, когда мы о нем рассказываем, — это настоящее время. Как видим, других возможностей просто нет, поэтому в языках обычно три времени: настоящее, прошедшее и будущее.

Есть, правда, языки, которые объединяют настоящее и будущее: в японском и финском, например, дело обстоит именно так. Говорящие на этих языках должны обязательно различать только прошедшее и непрошедшее время, для этого они выбирают то или иное окончание глагола, а уточнять, произойдет ли событие в будущем или уже сейчас происходит, они могут на свое усмотрение, по желанию, добавив, например, слово сейчас к форме непрошедшего времени глагола. Гораздо труднее найти в мире язык, где бы различалось только будущее и небудущее и говорящим было бы «не очень важно», сейчас происходит событие или произошло в прошлом. Тем не менее еще в начале XX века знаменитый американский лингвист Эдвард Сепир нашел такой язык у одного из племен североамериканских индейцев (в штате Орегон, на северо-западе США) и описал его. Этот язык называется такельма. Языка же, в котором бы противопоставлялось настоящее — ненастоящее время, то есть в котором бы прошлое объединялось с будущим, наверное, в природе нет, по крайней мере, до сих пор такого языка не найдено.

Таким образом, в языке может быть три или (гораздо реже) два времени. Но во многих грамматиках вы найдете совсем другие цифры: пять времен, десять, двенадцать и даже, может быть, больше. Это значит, что автор грамматики одновременно с временем описывает что-то еще, какие-то другие категории. Это может быть вид, о котором мы будем говорить в следующем разделе, а может быть, например, временная дистанция. Вот о том, что такое временная дистанция, мы и поговорим сейчас.

Время и временна'я дистанция. Грамматическое время только ориентирует событие относительно момента речи, то есть определяет, раньше оно произошло или позже. А ведь можно задать и другой вопрос — насколько раньше или позже произошло это событие. Понятно, что такой вопрос может относиться к глаголу лишь в прошедшем или будущем времени, но не в настоящем.

Событие, например, может быть очень близко от момента речи. Для прошедшего времени это значит «только что произошло», для будущего — «вот-вот произойдет». В русском языке это всё равно прошедшее или будущее время, а вот, например, по-французски в первом случае с глаголом нужно употребить еще глагол venir («приходить»), а во втором — глагол aller («идти, уходить»). Таким образом, сказанное по-французски Il vient de casser la tasse (буквально Он приходит от разбивания чашки) значит что-то вроде: «<Смотрите под ноги, кругом осколки!> Он только что разбил чашку»; Il va casser la tasse (то есть, Он идет разбить чашку) — что-то вроде: «<Держите его>, сейчас он разобьет чашку!»

Перейти на страницу:

Все книги серии Популярная лингвистика

Почему языки такие разные
Почему языки такие разные

Человеческий язык — величайший дар природы! Ему мы обязаны возможностью общаться, передавать свои мысли на расстоянии. Благодаря языку мы можем читать книги, написанные много веков назад, а значит, использовать знания, накопленные нашими предками, и сохранять наши знания для будущих поколений. Без языка не было бы человечества!Сколько языков на земле, как они устроены; как и по каким законам изменяются; почему одни из них — родственные, а другие нет; чем именно отличается русский язык от английского и других языков, а китайский от японского; зачем глаголу наклонение и вид, а существительному падежи?На эти и другие вопросы дает ответы современная лингвистика, с которой популярно и увлекательно знакомит читателя автор книги — Владимир Александрович Плунгян, известный лингвист, член-корреспондент РАН.

Владимир Александрович Плунгян , Владимир Александрович Плунгян

Языкознание, иностранные языки / Языкознание / Образование и наука

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки