Побратимы

Этим утром солдат подняли по тревоге и быстро построили. Рядом со словацкими командирами встали надсмотрщики — гитлеровские офицеры. В шеренги пристроились новички. Их сразу же распознали: под словацкими мундирами скрывались «арийцы». По рядам поползло:

— Немцы в словацкой форме!

— Шпионы!

Солдат посадили в машины, и двинулась словацкая дивизия по крымской земле. Словаков волновала неизвестность.

Что решил Гитлер? Куда гонит их? Направление взято на север. Впереди — Турецкий вал. А затем куда? На восток, к фронту? Или на запад, в тыл?

— Мы ему навоюем!

— Расквитаемся. И за Кангил. И за пытки!

— Стрелять в одну сторону — в фашистов!

Последние минуты находится «Рыхла дивизия» на крымской земле. Солдаты тянутся взглядами к головному полку: скоро ли он достигнет Турецкого вала? Куда повернет? И когда, наконец, полк повернул у критической черты, от роты к роте покатилось:

— На запад!

— В тыл!

— Подействовало!

Слышится и другое:

— Не размагничиваться! Сегодня — на запад, завтра — скомандуют «кругом»!

Вздохов облегчения среди словаков не слышно. Угроза столкновения с Красной Армией не отпала. Террор в дивизии продолжается. Вот и сейчас в хвосте колонны катятся крытые грузовики. За решетками окон арестованные словацкие солдаты. Среди них и те, кого схватили под Кангилом. Оттого словно за решеткой чувствует себя каждый солдат, вся дивизия. Не сегодня-завтра гитлеровцы соберут все «грехи» непокорных «союзников» — и отказ их воевать против русских, и советский десант, пропущенный словаками в Приазовье, и русских девушек, выпущенных из эшелонов смерти, и перебежчиков к крымским партизанам — и подвергнут «Рыхла дивизию» массовым репрессиям. Расстреляли же фашисты этим летом в районе Мелитополя сотни румынских солдат за пораженческие настроения!

С тяжелыми думами прибыли словаки в Цюрупинск и приднепровские села: Большие Копани, Чалбасы. Из арестантских машин фашисты извлекли страшный груз — недобитых под Кангилом словацких солдат, почти до смерти замученных арестантов — и, как только наступила ночь, вновь принялись за свое черное дело.

На село Большие Копани опустилась осенняя непроглядная ночь. Небо сеет мелкую капель. Под козырьком над дверью хаты раскачивается закопченный фонарь.

Это одиннадцатая полевая пекарня «Рыхла дивизии». Возле дверей торчит солдат в фартуке. Медленно орудуя скребком у опрокинутой набок квашни, он то и дело поглядывает по сторонам, прислушивается.

Вот раздались чьи-то шаги, и солдат начинает энергично скрести квашню и тихо петь:

Мертво у нас и душно,
Словно в солдатском ранце…
Отвори окно и слушай
Песенку новобранца…
Слушай, пулюшка, слушай:
Пока не замрешь под сердцем,
Подумай про нас получше,
Повернись на дороге смерти!

И лишь прохожий исчезает в темной улице, сразу опускается скребок в руке солдата и обрывается песня. Но раздаются новые шаги, и у двери пекарни вновь слышится:

Разлетись, размечи по краю
Их трусливую стаю,
Пулюшка моя молодая,
Пулюшка стальная!

Вряд ли кто из прохожих обращает внимание на пекаря-полуночника. Нет им дела и до песни, которую тот мурлычет себе под нос. Зато с особым вниманием прислушиваются к ней за дверью.

Там темно и тихо. Только чуть светит огарок свечи да пламя пылающей печи выхватывает из полутьмы взволнованные лица. Слышится шепот. Но слух каждого улавливает не только шелест слов, а и песню во дворе.

Застучал солдат скребком, затянул: «мертво у нас и душно», и пекари расходятся по рабочим местам. Они рьяно месят тесто, рвут его, закладывают в формы. Умолкает за дверью песня, и пекари, возвратясь в темный угол, опять ведут тихий разговор.

Здесь на мешке с мукой, на клочке оберточной бумаги чья-то рука старательно выводит букву за буквой, слово за словом:

— «Я, сын поруганной Словакии, друг советского народа, клянусь: при любом принуждении не поднимать оружия против Советского Союза, первого в мире государства рабочих и крестьян; при первой же возможности я поверну оружие против фашистов — выродков человечества и перейду на сторону советского народа».

Со двора врывается:

Слушай, пулюшка, слушай!
Пока не замрешь под сердцем,
Подумай про вас получше,
Повернись на дороге смерти!

Но вот замирает песня, и за дверью в углу снова звучат клятвенные слова:

«Поверну оружие против фашистов — выродков человечества и буду уничтожать их до полной победы мира и труда или до последнего удара моего сердца. Клянусь умереть, но не выдать своих товарищей!»[66].

— Все согласны? — спрашивает приглушенный бас.

— Согласны!.. Все…

— Скрепим эту клятву своими именами!