Побег из приюта

— Да, — ответила сестра Эш. Она присоединилась к нему и аккуратно взяла фотографию из его рук, засунув ее обратно в коробку из поля зрения.

— Честно говоря, я нахожу их тревожными. Но смотритель считает, что важно быть откровенными о работе, которую мы здесь делаем. Чтобы гордиться этим.

— Гордиться причинять боль маленьким девочкам? — Рики сплюнул.

— Мы прошли долгий путь, — сказала сестра Эш, может быть, немного защищаясь. — Мы не можем изменить прошлое, мы только можем попытаться быть лучше. — Она остановилась. — Мы должны работать лучше. Она звучала грустно. Покорно.

— Я все еще очень хотел бы поговорить со своей матерью, — напомнил ей Рикки, чувствуя момент слабости, уязвимости

Но медсестра Эш сразу выпрямилась, исправляя грустный уклон в губах, она отмахнулась руками и подошла к двери.

— Я не могу помочь тебе, Рикки. Не таким образом. Знаешь, это большая честь получить это задание, не каждому пациенту здесь разрешено находиться. Я могу только посоветовать, чтоб ты хорошо себя вел. Порядок и дисциплина, помнишь? Вот что мы вознаграждаем здесь.

— Да, — сказал он. — Я помню. И я обещаю, что буду одним из лучших. Я всё равно добьюсь этого телефонного звонка от тебя в конце концов. — Он подмигнул

— Тебе придется постараться.

И она ушла. Он услышал, как ключ повернулся в замке. Здесь было не так много света, и на мгновение на него обрушилась клаустрофобия… Пыль сковала легкие. Он слышал, как трубы скрипели и оседали в стенах, это напомнило ему о том странном, темном сердцебиении, за которым он следовал во сне. Мираж… видение… Спустя неделю его сон снова прервал тот ужасный крик, он все меньше был уверен в том, что произошло в ту первую ночь.

— Какая привилегия, — сказал он себе.

Он вернулся к коробке с фотографиями, и решил начать там сортировку. Небольшой акт неповиновения. Снова нашел маленькую девочку. Она выглядела такой испуганной. Может быть, настолько испуганной, что это были её крики. Но фото было старым, и он не узнал никого из санитаров, окружавших ее. Там были изображения оборудования, хирургического оборудования и врачей, совещающихся над тем, что же с ней делать. Пилы. Молотки. Шприцы, которые выглядели такими большими, как будто для слонов.

Он отшатнулся и убрал фотографии. Если бы это было в другом месте, было бы увлекательно, но сейчас он в лечебнице. Эти фотографии из Бруклина, он напомнил себе. Эти инструменты использовались на пациентах, как он.

Это было слишком реально.

Продрогший, он заставил себя сесть с коробкой файлов, с которыми велела разобраться медсестра Эш. Вот только все это было полной неразберихой. Половина коричневых папок порваны, карты и заметки в нижней части затхлой коробки. Тряпка казалась не подходящей, чтобы убрать и квадратный фут комнаты, поэтому он просто завязал её вокруг своего носа и рта от раздражающей пыли. Некоторые бумаги были повреждены водой, другие просто пустые.

Он вывалил коробку и начал сортировать. Сестра Эш была права, что это утомительная работа, хотя она была далека от истины. Выследить бродячие клочки бумаги, принадлежащие одному пациенту, казалось практически невозможным, поскольку имена часто размазывались или вообще отсутствовали. Через некоторое время он начал разбираться и сравнить по симптомам или лечению.

Мгновенно задача стала менее нудной.

— Боже, — прошептал он. Некоторые из методов лечения заставили его почувствовать свою неделю садовничества и сочинительства отпуском в сравнении. Так же, как он использовал догадки, чтобы собрать файлы вместе, эти врачи использовали догадки на людях. Новые коктейли с лекарствами. Изолирующая терапия. Шоковая терапия.

Кто-то по имени Морис Абелин прошел такое интенсивное, длительное шоковое лечение, что стал как растение. После этого о нем больше не было никаких заметок.

— Они убили его, — пробормотал Рикки, хлопнув кулаком в картотеку. Это не казалось правильным для него, пациента, видеть эти вещи. Это было как на фотографиях, так откровенно, как будто это нормально. Он откопал папку Мориса и достал последнее описание лечения. Отложив это, начал листать через следующий файл и следующий, собирая последнюю информацию, которую он мог найти на каждого пациента.

Когда эта коробка была более или менее организована, он сел скрестив ноги на холодном цементном полу и перевернул последние карты.

Не реагирующий. Умерший. Осложнения от F. L. неизвестно. Умерший. Неизвестно. Неизвестно.

Неизвестные встревожили его больше всего. Было ли неизвестно, какова их конечная судьба, или неизвестно, что их убило? Он снова просмотрел карты, пытаясь найти связь или какое-то объяснение стольким печальным концовкам. Большинство из них, как он обнаружил, были мужчинами, и частота умерших или неизвестных заявлений ускорилась после 1964 года. Ни одна из карт не была более поздней, чем 1966.

Рикки понятия не имел, на что он смотрел. Множество пациентов мужского пола умерло в Бруклине в течение двух лет. Почему короткие сроки? И почему пациенткам повезло больше?