Побег из Невериона. Возвращение в Неверион

– Ясно, что там пусто, но я ж не об этом, – нахмурилась женщина. – Что ты, что она – обе глупые. Я сказала только, что нынче вечером туда кто-то приехал – и, по всему видать, заночует до похорон.

– А я говорю, никого там нет. Ты это не хуже меня должна знать. Кто в этой развалине станет жить, да хотя бы и остановится? Там не убрано, и мебели нет, и прислужить некому.

– У меня вот тоже прислуги нет, а я стою тут и болтаю с дурищей, что двух слов не может связать – и как ты только ткать умудряешься! – да с грязнухой, что мечтает о королевах, когда у самой работы полно…

– Я-то работаю! – огрызнулась старуха, продолжая орудовать челноками. – А вы стоите и мелете невесть что!

Женщина, отчаявшись, пошла прочь.

Девочка думала, что надо бы поискать кота – с ним лучше, чем со взрослыми, хоть он и царапается, – но не могла оторваться от зеленых, серых, голубых нитей, от работы старческих пальцев, от мелькания челноков…

2

Он проснулся и сел – давясь, задыхаясь, с жжением в горле. Мышцы живота отозвались болью. Влага струилась по лицу, по спине, по рукам.

Было невыносимо жарко. Вытолкнув изо рта жгучий воздух, он опасливо сделал новый вдох. Ожог вызвал попавший не в то горло желудочный сок, и человек взмок от пота. В комнатушке, выбранной им для ночлега (здесь, по крайней мере, имелась кровать), было нечем дышать.

Он ощупал меховое одеяло, на котором лежал. Не обмочился ли он вдобавок? Нет, это только пот. Дышал он с хрипом, как умирающий, но воздух теперь чуть легче проходил в легкие.

Он шагнул в темноте туда, где, как помнил, было окно. Руки постоянно натыкались на камень, но наконец он распахнул ставню. Светила луна. Когда он ложился, она еще не взошла, и ставня была открыта – должно быть, ночной бриз захлопнул ее.

Воздух теплой летней ночи хлынул в него, как ключевая вода. Он закашлялся, боясь, что снова начнет задыхаться, но нет: дыхание постепенно наладилось и стало тихим, без хрипов.

Он посмотрел вниз.

Под сухой веткой виднелся пруд, облицованный кирпичом, насколько позволяли разглядеть сорняки. Над водой шмыгала вверх-вниз то ли сова, то ли летучая мышь, вызывая легкую рябь. Пот стекал человеку в глаза, и пруд со всем его окружением казался ему огромным ткацким станком, где снует туда и обратно быстрый челнок.

Он снова встал лицом к комнате. Луна припорошила камень вокруг его тени. Воздух из окна холодил ему спину – отчего же в комнате такая жара?

В углу он видел свою котомку с погребальными дарами, меч в ножнах, шлем, перчатки, поножи.

Пот оставил темное пятно на меховой подстилке. Теперь на нее уж не ляжешь, притом в его возрасте, раз проснувшись, больше уже не уснешь.

Он снял с двери доску-засов, прислонил к стене. Здесь камень нагрелся так, что рука не терпела! Все больше удивляясь, он вынул две продольных дверных доски.

Из окна веяло холодом. Он вышел из комнаты, поеживаясь и убеждая себя, что летняя ночь не может быть такой холодной даже в этих заброшенных стенах. Свои жесткие, редеющие на макушке волосы он заплетал сбоку в косу на военный манер, но теперь она расплелась.

Он стал спускаться по лестнице, нащупывая неровные пыльные ступени босыми ногами и в десятый раз спрашивая себя, не вернуться ли наверх за оружием – хотя бы нож взять. Стены и здесь были теплые.

Внизу мерцал свет и что-то потрескивало.

Он выглянул в арку.

В огромном очаге горели дрова. На полу перед ним, примостив желтоволосую голову на согнутую руку, спал, лежа ничком, молодой парень.

Человек, спустившийся сверху, снова подумал, не вернуться ли за ножом, хотя спящий варвар был гол, как и он. Зачем было разводить такой огонь среди лета – неужто на дворе так сильно похолодало? Вот, значит, в чем дело: тяга из этого очага превратила его спаленку в раскаленную печь. Ничего похожего на поклажу он здесь не видел и решил, что оружие ему не понадобится; варвар может и под животом кинжал прятать, но у них это не в обычае – такого разве что от жителей пустыни ждать можно. Юноша, словно в ответ на его мысли, всхрапнул и повернулся на бок, доказав, что под ним ничего не спрятано. Поскреб, не просыпаясь, свою бородку и снова лег на живот.

«Будь у меня нож, парень только испугался бы, пробудившись», – подумал мужчина, садясь на корточки рядом со спящим.

Вверху что-то ухнуло, вызвав эхо в высоком чертоге.

Мужчина, задрав голову, потерял равновесие и уперся кулаком в пол, а юноша проснулся и сел рывком, озираясь по сторонам. Несмотря на бородку, ему было не больше шестнадцати.

– Что это было? – вскричал он. – Кто ты и что здесь делаешь? – Огонь освещал половину его лица, оставляя в тени другую.

Мужчина, помолчав на протяжении трех своих вздохов – и семи быстрых, мальчишеских – ответил ему: