По первоначальному плану кампании (если, конечно же, у Иосифа таковой имелся), превосходящие силы австрийской армии должны были быть использованы не в быстром, решительном наступлении, а для создания чего-то вроде патовой ситуации. Иными словами, Император всея Австрии начинал войну «не взрывом, а всхлипом»[72].
Штурм турецкой крепости Белград был намечен на 16 мая. Артиллерия заняла позиции, пехота стояла наготове, однако вечером 15 мая император неожиданно передумал. Вместо того чтобы штурмовать крепость с ее малочисленным гарнизоном, он отдал приказ об отходе, объясняя свое странное решение тем, что русские так: и не пришли ему на помощь[73]. Робкий и нерешительный, Иосиф не выдерживал никакого сравнения со своим идеалом — Фридрихом Великим; по сути дела, он никогда не понимал военного искусства этого полководца, не понимал его жестких, решительных действий[74]. Неожиданная болезнь тоже не прибавила императору энергии. Не зная, что делать дальше, он приказал генералам разбить лагерь на болотистом берегу Дуная. Комары оказались противником почище любых янычар. В армии вспыхнула эпидемия болотной лихорадки. Положение становилось все более отчаянным, однако император упорно не желал переместить лагерь в другое место. Смертельная болезнь выкашивала целые полки, похоронные команды не успевали копать братские могилы. Вскоре количество солдат, заболевших малярией и дизентерией, достигло 172000, 33000 из них умерли. Того количества войск, которое Иосиф погубил в придунайских болотах, ему с лихвой хватило бы и на взятие Белграда, и на полный разгром турецкой армии. Те, кто не заболел, страдали от бездействия. Тем временем как губительный климат убивал все новые тысячи солдат, их здоровые товарищи сидели вокруг костров и резались в карты. В этническом смысле австрийская армия — так же как и сама австрийская империя — представляла собой нечто вроде лоскутного одеяла: ошалевшие от безделья солдаты вспоминали свои национальные распри, стычки на этой почве стали регулярным явлением. Венгры дрались с хорватами, ломбардцы со словенами, и все они дружно ненавидели своих австрийских офицеров. А император все медлил, ожидая обещанных ему русских подкреплений, которые так никогда и не появились[75]. Вскоре лагерь остался без хлеба: всю запасенную муку использовали, а новую нужно было везти по Дунаю из далекой Австрии[76]. Когда долгожданная мука прибыла, оказалось, что она сплошь кишит червями. Вслед за продовольственными складами опустела и армейская казна, солдаты перестали получать жалование, что сказывалось на их боевом духе далеко не лучшим образом.
Тем временем турки укрепили гарнизон Белграда 9000 свежих солдат, а турецкий губернатор города обещал платить по десять золотых дукатов за каждую принесенную ему австрийскую голову. Это стало известно и в австрийской армии; теперь, если кто-либо из солдат исчезал (он мог утонуть в Дунае или попросту сбежать домой, к семье), по лагерю прокатывалась очередная волна слухов о турецких зверствах. Солдаты потеряли веру в своих офицеров, офицеры все громче роптали на императора. В конечном итоге, Иосифу пришлось обратиться к старику Лаудону с просьбой взять командование на себя.
Лаудон принял предложение — не из пылкой любви к своему императору, а чтобы спасти австрийскую армию. 18 июля он прибыл в императорскую ставку и уже 19-го захватил крепость Дубица. Армия наконец зашевелилась. Начало было положено хорошее, однако генералы, исполнявшие приказания
Не в силах придумать что-нибудь лучшее, император обратился к церкви с просьбой провести по всей империи молебен следующего содержания:
«Боже Великий и Всесильный, Ты, чья рука карает всех Твоих врагов, защити нас всею силой Твоей. Упаси воинов Твоих от опасностей, навлеченных на них нехристями».
Судя по дальнейшему развитию событий, молитвы этих «нехристей» были более эффективными.