Победитель получает...

— Шаманы странные. Хорошие, но странные. Им и охотиться нельзя, и своё гнездо заводить нельзя… Он сказал: у меня ещё есть время подумать. Я не хотел из своего гнезда уходить, понимаешь?

— Понимаю, — с готовностью откликнулась Маша. — Значит, шаманам нельзя… жениться?

— Жениться можно. Только не каждая говорящая за шамана пойдёт или говорящий — на шаманке женится… Непросто это — так говорят. И жить они будут при родичах. Своё гнездо не смогут завести. Ну, это не так уж и плохо… но… в общем, не каждый обрадуется… — он замолчал на несколько секунд, а потом сказал с удивлением:

— Прав шаман-то был, — и снова замолчал.

— В чём? — решила подтолкнуть его к продолжению Маша.

— От судьбы не уйдёшь, сказал. Иди, куда хочешь, а придёшь, куда должен, — так он сказал. Или потеряешь путь и сгинешь, как водохлоп в болоте. Иди за сердцем… — Куся помедлил несколько секунд. — Вот и иду… Ты не думай, Маша, что ты меня завела. Такой, значит, путь. Всё не зря случилось, и черноглазы не зря и здесь… Тебе что родич сказал? Ты услышала?

— Сказал: смотри, запоминай и думай.

— Вот видишь! — обрадовался Куся. — Значит, мы здесь не зря! Мы узнаем секрет черноглазов… — прошептал он.

— И что мы с ним делать будем, когда узнаем? — невесело усмехнулась Маша.

— Сначала узнать надо, — фыркнул кото-мышь. — Тогда и решим!

— Твоя правда, — улыбнулась Маша, прижимая к себе пушистого товарища.

И тут тишину снова прорезал уже знакомый скрежет, но на этот раз вслед за ним хлынули ручьи красного болезненного света. Горящие факелы, люди в чёрных балахонах до пят, на самом высоком — глубокий капюшон, скрывающий лицо, у остальных, помимо факелов, в руках какое-то оружие, копья, что ли… не понять.

Машино сознание выбросило из глубин памяти забытое слово “дреколье”, но на самом деле это были какие-то то ли копья, то ли пики, у многих из них острые крюки на концах.

Сколько их было?.. Не понять, да и всё равно. Маша воспринимала их, как дикарь, не знающий иного счёта, кроме: один, два, три, много. Их — много. Они пришли за ней, как за бешеным зверем, чтобы загонять, тыкать остриями, цеплять крюками.

И вся эта толпа, как казалось Маше, нахлынула мгновенно, затопляя злобной радостью это пространство, с готовностью принимающее такое наполнение, ни малейшей поддержки не дающее чужеродному островку тепла, который они тут с Кусей успели создать.

Маша поднималась на ноги тяжело, неуклюже, всё пытаясь уговорить или самой, пусть даже насильно, запихнуть Кусю в сумку. Почему-то ей казалось, что там он будет в безопасности, хотя в этот момент она и не осознавала — почему, и, сама себе противореча, тут же думала, что сумку обязательно отнимут…

В общем, она растерялась. Хоть и ждала нападения и точно знала, что за ней сейчас придут, но всё равно растерялась и никак не могла собраться, даже собрать свои разъезжающиеся в разные стороны ноги не могла, не говоря уж о разбегающихся мыслях.

А чёрные зловещие фигуры, облитые кроваво-красным светом факелов, всё надвигались, выставив колья и крючья, будто Маша была, как минимум, бешеным медведем.

Куся вывернулся из её рук, шлёпнулся на пол, шмыгнул куда-то, и стоило ей подумать, что он благоразумно решил спрятаться, как кото-мышь свечкой взмыл в воздух — прямо между Машей-медведицей и охотниками-загонщиками! Это ж надо! Защищать её кинулся…

Маша, чуть не плача и спотыкаясь на гладком полу, бросилась к нему — поймать что ли хотела… Куда там!

Бесшумно взмахивая своими бархатными “летучемышиными” крыльями, Куся с лёгкостью увернулся от её протянутых рук, издал пронзительный вопль, отчасти напоминающий весенние песни котов, — боевой клич — не иначе! — и устремился навстречу охотникам-загонщикам, изрыгая пламя!

Толпа “встречающих” замерла, как окаменела. И Маша замерла тоже. Только Куся метался в свете факелов, яростно взмявкивая.

Предводитель чёрных — тот, что в капюшоне, вдруг задрожал так, что даже Маша заметила, отступил на шаг и… рухнул на колени, как подкошенный.

— О госпожа! Молю простить самого недостойного из ваших слуг! Позвольте мне доказать свою преданность… — это был тот самый голос, что так уверенно говорил с Машей в прошлый раз.

Она узнала его, несмотря на умоляющие нотки и лёгкую дрожь, искажавшую явно более привычное для него властное звучание. Но лишь когда, после краткого замешательства, все остальные тоже повалились на колени, побросав своё оружие, куда придётся, и рискуя поджечь факелами одежды друг друга, до Маши начало доходить, что эти слова обращены к ней.

“Вокзал отошёл, а поезд остался…” — ошеломлённо подумала она, не зная, как на это реагировать. Из оцепенения её вывел Куся: подлетел и не слишком изящно приземлился на Машино плечо. Было больно — держался-то он когтями, а льняной летний костюмчик от них не защищал ни в малейшей степени.

Маша зашипела сквозь зубы, шарахаясь в сторону.

Куся тоже зашипел — ей на ухо:

— Терпи! И отвечай уже что-нибудь! Народ ждёт…

Народ действительно ждал… Да ещё как! — затаив дыхание и трепеща от ужаса…