Победить смертью храбрых. Мы не рабы!

– Не ломайте комедию! Я знаю, где находится ваш человек, и скажу вам, только оставьте в покое Марту!

Встретившись глазами с Хохлом, тоже изумленным откровениями доктора, я вопросительно качнул подбородком. Уголовник, подумав пару секунд, пожал плечами:

– Посмотрим. Чего уж там!

И тут же выкрикнул громко:

– Охолонись, жеребцы! Время будет еще!

– Вниз надо идти, в камеры, – торопливо выпалил доктор, увидев, что окрик подействовал и зэки с неохотой отпустили девчонку. Медсестра, покрасневшая, с искусанными, уже распухающими губами, громко дышала, выпучив глаза и не делая попытки вырваться из рук своих мучителей. Врач успокаивающе кивнул ей:

– Все будет хорошо, дитя, успокойся.

Проверка слов доктора много времени у нас не заняла. Небольшой отряд, состоящий из меня, врача, Хохла и трех его приспешников, быстро прошелся по первому этажу и спустился в подвал. Наш пленный сам открыл тяжелую железную дверь и щелкнул выключателем. Вспыхнувший свет озарил небольшой коридор с четырьмя дверями: по две с каждой стороны. Я подошел к одной, обнаружив в ней закрытое решеткой окошко. Взглянув внутрь, ударил по железу, исторгнувшему низкий протяжный гул.

– Слева последняя камера, – подсказал мне врач, оставшийся вверху у ступенек. Обернувшись, я требовательно посмотрел на него. Доктор, судя по всему, колебался, за что тут же получил удар между лопаток от требовательного Хохла. По инерции сбежав со ступенек ближе ко мне, врач затравленно оглянулся и тут же зачастил: – В комендатуре нет лазарета. Преступников везут сюда, в больницу.

Удовлетворившись объяснением, я подошел к указанной двери и ударил по ней ботинком.

– Кто тут? – добавил я, страстно желая и одновременно боясь услышать голос Нельсона.

– Я… – последовал вполне логичный ответ, и мое сердце, на секунду застывшее, снова забилось ровно. Сказано было не вполне членораздельно, но голос моего товарища я прекрасно помнил. Это был не он.

– Кто «я»? Кто ты такой? – Я прильнул к решетке, стараясь разглядеть заключенного. Тот, повозившись, поднялся с койки и не спеша встал в полный рост. Я снова убедился, что ничего общего с Нельсоном он не имеет.

– А вы кто? – тут же откликнулся человек в камере. Все так же с дефектами речи. Следом за тем мужчина подошел ближе, позволяя себя увидеть. Грубые слова, готовые сорваться из-за еврейской манеры разговора, замерли у меня на губах.

– Парень, ты выйти отсюда хочешь? – произнес я, не уверенный в том, правильно ли поименовал обитателя камеры. Глаза и лоб мужчины украшали бинты. Нижняя часть лица, свободная от них, представляла собой одну сплошную вспухшую рану. Немудрено было ошибиться при выборе возрастных критериев.

– Хочу, – ответил мне раненый, и я понял, почему плохо разбираю его слова: он разговаривал, практически не размыкая губ.

– Тогда в темпе: кто такой и как здесь оказался, – не позволил я сочувствию и жалости затмить основной для меня вопрос. Ведь доктор, отводя нас в эту камеру, в действительности считал, что заключенный чем-то близок мне. Следовало выяснить причину его уверенности.

Мужчина подошел ближе, подволакивая ногу, и прижался к решетке лицом. Бинты закрывали лишь один глаз. Второй, покрасневший, он скосил, разглядывая застывших на лестнице подручных Хохла и приведшего нас в подвал врача.

– Лагерники, – сделал заключенный тихий вывод. – Выпустите меня. Я на вашей стороне.

– Кто ты такой? – повторил я, чувствуя, что теряю терпение. Потеря времени, связанная с бессмысленными препирательствами, грозила в будущем большими неприятностями.

– В прошлом лейтенант Красной армии. Пойдет?

– В каком прошлом? – продолжил я настаивать, мысленно уже готовый к тому, что я услышу. Видимо, врач, сам того не ведая, попал в точку.

– В моем прошлом. Здесь такого нет.

Вытащив Илюхина, я удостоился немудреной шутки Хохла, выразившего уверенность, что моей целью является сбор всех инвалидов больницы. Доктор, совершенно верно истолковавший мой взгляд, направленный на него, торопливо пояснил, что никакого вреда он больному не причинял, а только лечил его. Мол, лейтенант был на грани смерти, и лишь благодаря врачебному вмешательству ему удалось сохранить жизнь.

Оправдания и шутки я выслушивал уже в коридоре. Илюхин шел с трудом, и, поскольку я его вынужден был поддерживать, Хохол со своими близкими быстро нас обогнали. Доктор, сопя и маясь от неопределенности, следовал рядом с нами. Поглядывал на меня, лейтенанта, кусал губы и наконец не выдержал:

– Вы оставите меня? Поверьте, я вам не нужен!

– Что с первым раненым? – прервал его я.

– Общая слабость, много ушибов, есть переломы ребер… – Доктор с готовностью зачастил, сыпля терминами, которые я вряд ли понял бы и на русском.

– Стоп. Он умрет или нет? – постарался я внести ясность.

– Нет, конечно же! – едва не всплеснул руками врач. – Уход, постельный режим, питание, общеукрепляющее, витамины – ничего сложного!

– По этому что? – Я кивнул на припадающего на ногу и цепко держащегося за меня лейтенанта.