Победа на Янусе

Шенн остался один. Его вновь обволакивали стены тумана. Яркая отметка на его плече по-прежнему горела. Шенн сдвинул рваную форму и увидел больное место — длинный кровоточащий рубец. И когда увидел это, его неверие пошатнулось.

Когда он верил в Бревно и в его оружие, то бандит обладал реальностью, достаточной для нанесения удара, который и оставил на теле Шенна глубокую рану. Зато когда Шенн как бы «окунул» призрак в реальность, то ни Бревна, ни его хлыста не стало. Их просто не существовало. По телу Шенна пробежали мурашки. Он изо всех сил старался не думать о том, что может ожидать его впереди. Видения из ночных кошмаров, способные материализовываться. Раньше ему часто снился Бревно. Он видел и другие сны, тоже приводящие его в ужас. Неужели он повстречается с большинством из своих кошмаров? А вдруг — со всеми? Но почему? Чтобы просто развлечь обитателей Колдуна или доказать их утверждение, какой же он был дурак, когда бросил вызов их ведьмам — владычицам иллюзий?

Как ему узнать, какое из видений они используют, чтобы сломить его? Либо он сам станет и актером и режиссером жуткого действа, происходящего в тумане, и будет наблюдать за «пьесой», участником которой станет сам? Все будет происходить подобно тому, как трехмерное изображение, запечатленное на пленке, развлекает зрителя?

Увидеть во сне правду — это значит пройти через туман, который тоже был сном? Сны внутри других снов… Шенн положил руку на голову ошарашенный, измученный. Ему казалось, что он сходит с ума. Он прижал к голове ладонь, но упрямая решительность, овладевшая им, никуда не делась. В следующий раз он должен как следует приготовиться к неожиданной встрече, чтобы мгновенно отпугнуть любое давно позабытое воспоминание, воскресшее из мертвых.

Медленно пробираясь сквозь туман, Шенн часто останавливался, чтобы прислушаться к любому шороху, могущему возвестить ему о приближении новой иллюзии. Пока он шел, то старался догадаться о том, с каким из прежних кошмаров ему доведется повстречаться. Но уже прекрасно понимал, что любая встреча не будет просто разновидностью какого-либо сна. Ожесточенный былыми страхами, он достойно встретится с любым кошмаром или новым впечатлением.

В воздухе что-то затрепетало, и вдруг раздался протяжный стонущий крик. Пока еще ничего не соображая, Шенн вытянул вперед руки и просвистел две ноты, которые его губы вспомнили быстрее, нежели его разум. Силуэт, двигающийся ему навстречу из тумана, разрывая стену окружающей его боли, постепенно обретал некогда знакомые любимые черты. Он летел ему навстречу, немного склоняясь в сторону; одно из хрупких, едва окрашенных крыльев было сломано, и никогда оно уже не выпрямится, не излечится от нанесенной раны. Вот серафим устроился у Шенна между ладонями и воззрился на него с былым и искренним доверием.

— Трав! Трав! — вскричал Шенн, бережно баюкая хрупкое создание, радуясь ощущению его крылатого тельца, закругленным перышкам на гордо вскинутой головке, чувствуя ладонями шелковые прикосновения малюсеньких коготков, нежно щекочущих его пальцы.

Едва осмеливаясь вздохнуть, Шенн сел на песок. Трав — опять! Чудо этого волшебного возвращения, на которое он никогда не надеялся, переполняло его волнами счастья, такого огромного и сильного, какой была боль, причиненная ударом хлыста во время встречи с Бревном. Но эта была иная боль, боль любви, а не страха или ненависти.

Хлыст Бревна…

Шенн задрожал. Трав поднес крошечный коготок к лицу Шенна и издал жалобный плач, в котором выражались все его чувства: узнавание, просьба о защите, попытка снова стать частью жизни Шенна Ланти.

Трав! Как мог он вынести эту боль, когда Трав перешел в небытие; как он мог снова вынести тяжкие воспоминания, унесшие Трава навеки? Трав был единственным существом, которого Шенн любил всем сердцем и который отвечал ему неизбывной любовью, вряд ли способной уместиться в столь крохотном тельце.

— Трав! — прошептал Шенн. Затем он сделал над собой величайшее усилие, чтобы справиться с этим вторым ударом, доставившим ему такую же нестерпимую боль, как много лет назад. Шенн решительно боролся с горьким воспоминанием, нежно убаюкивая изуродованное существо, умершее в нестерпимых муках, и в эти мгновения Шенн ощущал эти муки на себе. И что было еще хуже, на этот раз у него возникли сомнения, гложущие его естество. Что, если бы он не вызвал эти горькие воспоминания? Возможно, он смог бы взять Трава с собой, живого и невредимого, по крайней мере на время?

Сейчас Шенн сидел, закрыв лицо пустыми ладонями. Увидеть кошмар, не вызывающий у него ничего, кроме страха, — невелика беда. Но встретиться с видением, являющим собой часть его потерянного рая — это было ужасно! Словно ему нанесли глубокую незаживаемую рану. Терранец с трудом поднялся и, спотыкаясь от изнеможения, поплелся вперед.