Победа

Она последовала за ним в лес, который приближавшийся вечер наполнял тенью. Далеко впереди, между деревьями, косой луч света преграждал поле зрения. Дальше все было погружено во мрак. Гейст остановился.

— Нам некуда торопиться, Лена, — сказал он своим обычным, спокойно-учтивым тоном, — Наши планы разрушены. Я думаю, вы знаете, или, по меньшей мере, угадываете, с какой целью я поднялся сюда?

— Нет, мой друг, не угадываю, — сказала она, улыбаясь и замечая с взволнованной нежностью, что его грудь высоко поднималась, словно он задыхался.

Тем не менее он попытался говорить спокойно, и его волнение выдавали только короткие паузы между словами.

— Неужели?.. Я поднялся, чтобы повидать Уанга… Я поднялся…

Он снова с трудом перевел дыхание, но это было уже в последний раз.

— Я взял вас с собой потому, что не хотел оставлять беззащитной во власти этих людей.

Он резким движением сорвал с себя шлем и швырнул его на землю.

— Нет! — вскричал он. — Все это поистине слишком чудовищно! Это невыносимо! Я не могу защитить вас! Я не могу!

Он с минуту пристально смотрел на нее, потом пошел поднять шлем, который откатился на несколько шагов. Он вернулся с прикованным к Лене взглядом, очень бледный.

— Прошу прощения за эти дикие выходки, — сказал он, надевая шлем. — Минута ребячливости. Я и на самом деле чувствую себя ребенком в моем невежестве, в моем бессилии, в моей беспомощности, во всем, кроме ужасающего сознания тяготеющего над вашей головой несчастья… над вашей головой, вашей…

— Они до вас добираются, — прошептала она.

— Несомненно, но, к несчастью…

— К несчастью — что?

— К несчастью, я потерпел неудачу у Уанга, — сказал он.

Гейст продолжал, не отрывая от Лены взгляда:

— Я не сумел тронуть его сердца, если можно говорить о сердце у подобного человека. Он сказал мне с ужасающей китайской мудростью, что не может позволить нам перейти баррикаду, потому что нас будут преследовать. Он не любит драки. Он дал мне понять, что выстрелит в меня без малейших угрызений совести из моего собственного револьвера скорее, чем допустит из-за меня какие-либо неприятные столкновения с незнакомыми варварами. Он держал речь к жителям селения, которые уважают в нем самого замечательного из виденных ими людей и своего родственника по жене. Они одобряют его поли тику. Кроме того, в селении остались только женщины, дети и несколько стариков. Сейчас мужчины в море, на судах. Но и их присутствие не изменило бы ничего. Из этих людей никто не любит драки — да еще вдобавок с белыми! Это тихий и кроткий народ, который с величайшим удовольствием смотрел бы, как в меня всадили бы пулю. Уанг, казалось, находил мою настойчивость — потому что я настаивал, вы это понимаете, — совершенно глупой и неуместной. Но утопающий хватается за соломинку. Мы говорили по-малайски, насколько мы оба знаем этот язык.

— Ваши опасения глупы, — сказал я ему.

— Глупы? О да, я знаю, — ответил он. — Если бы я не был глуп, я был бы купцом и имел большой магазин в Сингапуре, вместо того чтобы быть углекопом, превратившимся в лакея. Но если вы не уберетесь вовремя, я выстрелю в вас прежде, чем стемнеет и я не смогу в вас прицелиться. Не раньше этого, «Номер первый», но в эту минуту я это сделаю. А теперь довольно!

— Очень хорошо, — ответил я, — Довольно о том, что касается меня, но вы не станете возражать против того, чтобы «Мем Пути» прожила несколько дней с женами Оранг-Кайа. В благодарность я сделаю вам подарок.

— Оранг-Кайа вождь в селении, Лена, — добавил Гейст.

Она смотрела на него с изумлением.

— Вы хотели, чтобы я отправилась в это селение дикарей? — проговорила она задыхаясь. — Вы хотели, чтобы я вас покинула?

— У меня руки были бы свободнее.

Он протянул вперед руки и разглядывал их с минуту, потом снова уронил их вдоль тела. Лицо молодой женщины выражало негодование, которое можно было прочитать, скорее, в изгибе губ, нежели в ее неподвижных, светлых глазах.

— Мне показалось, что Уанг засмеялся, — сказал он. — Он закудахтал, как индюк.

— Это было бы всего хуже, — сказал он мне.

Я был ошеломлен. Я доказывал ему, что он не знает, что говорит. Ваша участь не могла никоим образом повлиять на его собственную безопасность, потому что дурные люди, как он их называет, не знают о вашем существовании. Я не солгал, Лена, хотя и натягивал правду так, что она трещала, но этот мошенник, казалось, знал о неведомых мне вещах. Он покачал головой. Он уверял меня, что им известно все относительно вас. Он сделал ужасную гримасу.

— Это не имеет значения, — сказала молодая женщина. — Я не хотела… я бы туда не пошла.

Гейст поднял глаза.

— Удивительная проницательность! Когда я стал настаивать, Уанг сделал мне на ваш счет то же самое заявление. Когда он улыбается, его лицо напоминает мертвую голову. Это были его последние слова — что вы не согласитесь. После этого я ушел.

Она прислонилась к дереву. Гейст стоял против нее, тоже в небрежной позе, словно оба они покончили с представлением о нремени и со всеми другими заботами этого мира. В вышине над их головами внезапно пронесся шелест листьев и тотчас затих снова.