По зову сердца

В кабинете было тепло, но меня знобило от волнения. Собирая посуду, я злилась на Луизку. «Пересаливает, а вдруг он скажет: «Ну и езжай в Париж!..» Но генерал терпеливо уговаривал, утешал ее. «Поймите, милое дитя, вам нужно получить это, — и генерал показывал на конверт с сургучными печатями. — Ваше должно принадлежать вам, это же капитал».

«Помогите мне, умоляю вас», — проговорила Луиза, поднимаясь с дивана.

«Сейчас немного рановато, — озабоченно нахмурился генерал. — Вот на днях наши войска войдут в Севастополь, и весь Крым будет наш. Тогда вы сразу вступите в свои владения, а сейчас опасно, тем более женщине…»

В это время старший адъютант генерала, заметив меня, показал на дверь и, выйдя вслед за мной, распорядился:

«Фрау Маня, кушать, пыстро! Путерпрот, тва путылка вино и конфет».

«Ах, какая хорошенькая, чудесная мамзель, — рискнула я обратиться к адъютанту. И, заметив, что мой восторженный тон ему польстил, продолжала: — Вот такой бы мамзель послужить. Это настоящая барыня. Прелесть…»

«Хорошо, хорошо, надо думать, — внимательно оглядывая меня, проговорил адъютант, — может, ты подойдешь».

— Когда я с подносом снова вернулась в кабинет, — продолжала рассказывать Маня, — Луиза уже сидела на диване подле генерала и говорила с ним по-французски. Увидев меня, она заговорила по-немецки, извинившись и объяснив, что дома, в семье, она больше пользовалась французским.

«Но почему ваш муж с таким опозданием возвращался из отпуска? Ведь он должен был прибыть еще месяц назад?» — спросил генерал. «Ох, бедный Фридрих, — на глазах Луизы вновь показались слезы, — когда он ехал в Париж из этой проклятой России, то простудился и долго лежал дома больной», — и она, всхлипывая, прижала к глазам платок.

«Не плачьте, дорогая, не плачьте, — засуетился генерал, — простите меня, солдата», — и он поцеловал ее маленькую руку.

Потом Луиза раскрыла сумочку и достала фотографию, помните, она показывала, — пояснила нам с «братом» Маня. — Протянула ее генералу, это, говорит, мы с мужем перед самым отъездом снимались, видите, какой он худой после болезни. И опять залилась слезами. Офицеры тоже подошли и стали рассматривать фотографию.

«Бедный Фридрих, — вздохнул генерал. — Я его любил, как сына. Мы, господа офицеры, — обратился он к присутствующим, — должны окружить заботой и вниманием его вдову».

Между прочим, — озабоченно заговорила Маня, — когда Луиза достала фотографию, я очень волновалась. Все-таки большой риск. И мне показалось, что этот Густав, который знал мужа Луизы, что-то очень долго рассматривал ее. А ты не думаешь, Витя, — тревожно спросила Маня, — ведь может так быть, что этот проклятый Фридрих когда-нибудь показывал Густаву фотографию жены? А вдруг он с первого же дня ее выслеживает! А вдруг…

— Не думайте, что наши такие дураки, — перебил Маню «брат». — Здесь все продумано лучше, чем вы предполагаете. И не надо устраивать панику раньше времени. Передадим в штаб, и они сообщат, что делать.

— Вот попала бедная Луизка! — вздохнула я.

— Но она молодец! — сказал «брат». — Ей уже передали благодарность от командования за важные донесения. Я думаю, что и сегодня она сообщит не менее важную вещь — насчет банкета. Вероятно, наши постараются как-нибудь использовать этот банкет, — многозначительно посмотрел на нас Виктор.

— Луизка еще себя покажет! — сказала Маня. — Надо будет как-нибудь шепнуть ей насчет благодарности командования. Подбодрить. А то ей труднее всех достается. А донесения от нее теперь буду носить я — туда, на почту. Луиза на виду, ей трудно одной выйти из дома. Ну ладно, я пошла, — встала Маня. — Завтра утром, Тамара, сообщишь мне, если передадите донесение.

— Хорошо.

— Последних известий из Москвы не знаешь? — спросил «брат», когда Маня уже снимала с вешалки пальто.

— Знаю, — живо повернулась девушка. — У моей хозяйки живут штабные офицеры, у них есть приемник. Они, правда, его запирают, но сын хозяйки подделал ключи, и мы теперь слушаем Москву. Вчера передавали, что наши войска продолжают наступать на Волоколамском направлении. У врага много потерь в живой силе и технике.

— А как на юге?

— Сказано только, что на Керченском направлении наши войска продолжают удерживать занятые рубежи.

— «Удерживают». Значит, трудно приходится, — заметил «брат».

Маня ушла от нас поздно.

Утомленная, я мгновенно уснула, не дождавшись, когда «брат», получив «прием», начал выстукивать в штаб донесения «Голубки» и «Стрелы».

Виктор разбудил меня рано утром.

— Нужно сообщить девушкам, что донесение принято, сведения будут добыты в срок, пусть Голубка не волнуется.

Заметив, что я с тоской взглянула на разрисованные морозом стекла, — так не хотелось выходить на мороз из теплой комнаты, — «брат» добавил:

— Торопись. К восьми Маню надо встретить у штаба.

Я оделась, густо напудрилась, поярче накрасила губы, надела зеленую фетровую шляпу и достала из чемодана зеленую сумочку с маркой ростовской фабрики. Зеленая шляпа и сумочка означали, что донесение принято и все в порядке.