По зову сердца

На бумаге были подсчитаны какие-то продукты. Паша объяснила, что хлеб — это танки, картошка — артиллерия, мука — пехота, мука в мешках — пехота на машинах. В конце списка увидела: 24 килограмма картошки. Точные данные — это та «картошка» с длинными стволами, которая сегодня проехала мимо меня по шоссе!

До полуночи мы с Пашей не смыкали глаз. Маленькая коптилочка тускло освещала нетопленную грязную комнату, специально запущенную, чтобы не вызвать у оккупантов желания поселиться здесь. Тут же, в сенях, стояла корова. На деревянной кровати спал сынишка Паши. Она временами подходила к нему, целовала, и он во сне вздрагивал.

Паша рассказала о борьбе партизан, о наших общих знакомых, которые воевали в лесу, о секретаре райкома партии. Он командовал отрядом.

Под окном послышался топот. Паша потушила коптилку. В дверь забарабанили. Мы молчали. Стук повторился.

— Ложитесь в кровать, — прошептала Пашина сестра и пошла открывать.

— Офицер… Надо спать, пусти… — услышали мы.

Осветив фонариком сени, один из немцев брезгливо сказал:

— Нет, здесь русский швайн живет, никарош, — и солдаты ушли.

Утром мы расстались.

Измученная морально и физически, с трудом передвигая отяжелевшие ноги и спотыкаясь о подмерзшие к вечеру кочки, вернулась я в город. Улицы были мрачны и пустынны. Изредка мелькали тени пугливо озиравшихся запоздалых прохожих. Зловещим эхом звучали строгие окрики полицейских патрулей. Проносились военные машины.

Взглянула на часы. Оставалось пятнадцать минут, и я решила зайти проверить подпольную почту. Там было донесение. Поспешно сунув его в сумку, я направилась к дому.

На углу мне пересекла дорогу большая черная, с маленьким решетчатым окном, закрытая машина. Даже громкий шум ее мотора не мог заглушить криков и рыданий находившихся в ней женщин и детей. Больно сжалось сердце. Стиснув зубы, я пропустила машину и пошла дальше.

Чтобы избежать встречи с патрулями у бывшей гостиницы «Ленинград», где находился теперь немецкий штаб, пошла по улице Кирова и, свернув на улицу Карла Маркса, уже приближалась к дому. Вдруг впереди заметила спокойно идущую пару. Высокий немецкий офицер, вежливо поддерживая опиравшуюся на его руку даму, о чем-то громко говорил, а дама сдержанно смеялась, уткнув лицо в воротник котиковой шубки. Я узнала Луизу.

У ворот они остановились. Я окаменела. Патрулей здесь не видно, но этот офицер может меня задержать. Входить во двор было опасно.

Услышав позади себя шаги, офицер взглянул на часы и пристально уставился на меня. Не убавляя шага, я решительно направилась к воротам.

— Густав, не смотри так сердито, это моя соседка, — смеясь, проговорила Луиза и взяла немца под руку.

Когда «брат» открыл мне дверь, я почти вбежала в комнату, но от неожиданности остановилась как вкопанная. На диване сидела Маня.

— Маня, Манечка! — бросилась я к ней.

Мы радостно обнялись и расцеловались.

Но тут же я встретила сердитый взгляд брата.

— Тамара, почему ты задерживаешься до комендантского часа? Как ты не понимаешь? Ведь ты рискуешь не только собой, но и всеми.

— Хорошо тебе рассуждать, лежа дома на кровати! — вспылила я. Не выдержали натянутые до предела нервы. — Скажи спасибо, что так успела.

Укоризненно взглянув на меня, Виктор поднял подушку и показал передатчик с наушниками:

— Вот мой пост. И оставить его я не могу, как бы мне ни было трудно.

Мне стало неловко за свою невыдержанность, и, чтобы перевести разговор, я обратилась к Мане:

— А ты как же теперь пойдешь отсюда ночью?

— Обо мне не беспокойся, — ответила девушка. — Я могу ходить в любое время. У меня пропуск есть. Пока все хорошо. Связь с Луизой налажена. Правда, часто у нее бывать опасно, но иногда можно. А заодно и к вам зайти…

— Да, знаете, — перебила я. — Сейчас встретила Луизу с каким-то фрицем.

— Ну-у? А какой он? Высокий такой, широкоплечий, пожилой, да? — встревожилась Маня.

— Не знаю. Не присматривалась, не до того было.

— Вероятно, это Густав, — с беспокойством продолжала Маня. — Он больше всех увивается за Луизой, я заметила это. А она его всячески избегает. Он хорошо знает мужа настоящей Луизы, был его другом.

— Это очень опасно, — нахмурился Виктор.

Тут я вспомнила, что принесла чье-то донесение, и стала вытряхивать из сумки на стол весь маскировочный «мусор» — коробки пудры, помаду, кремы, бумажки, письма. Под ними лежала скрученная в трубочку записка.

— Конечно, от Луизы. — Я развернула листочек, наспех исписанный шифром, и протянула брату.

— Читай, — насторожилась Маня.

— «Здравствуй, дорогая мамочка! — стал читать Виктор. — Я уже тебе сообщала, что на работе меня встретили хорошо, старик начальник меня обожает, у меня много поклонников. Признаюсь, они мне уже стали надоедать. Особенно один. Он так назойлив, что буквально не спускает с меня глаз. Говорит, что знает моего мужа».

— Так и есть! — вскочила Маня. — Это он, Густав.