По ту сторону зимы

Эвелин выслушивала откровения обеих без всякой задней мысли и никому этого не повторяла. В детстве бабушка намыливала ее братьям рот жавелевым мылом, чтобы они не говорили бранные слова, и ей — чтобы не сплетничала. Она знала про ссоры хозяев, потому что стены дома не хранили секреты. Фрэнк Лерой, такой холодный с прислугой и сыном, такой сдержанный, даже когда у мальчика случался приступ или начиналась паническая атака, общаясь с женой, выходил из себя по малейшему поводу. В тот четверг Шерил, обеспокоенная повышенным сахаром у Фрэнки, решила, что виновата в этом физиотерапевт, и ослушалась приказа мужа.

— Бывает, что сеньор Лерой угрожает сеньоре, — сказала им Эвелин, — однажды он сунул ей в рот пистолет. Я не подсматривала, честное слово. Просто дверь была приоткрыта. Он сказал, что убьет ее, ее и Фрэнки.

— Он бьет жену? И Фрэнки? — переспросила Лусия.

— Ребенка он не трогает, но Фрэнки знает, что папа его не любит.

— Ты мне не ответила, бьет ли он жену.

— Иногда у сеньоры бывают синяки на теле, на лице — никогда. Она всегда говорит, что упала.

— И ты ей веришь?

— Она вполне может упасть, она столько таблеток принимает и столько пьет виски, я много раз ее с пола поднимала и укладывала в постель. Но синяки и порезы у нее остаются после стычек с сеньором Лероем. Мне жалко сеньору, она такая несчастная.

— И как только она живет с таким мужем и с таким сыном…

— Фрэнки она обожает. Она говорит, любовь и лечение помогут ему выздороветь.

— А это невозможно, — тихо пробормотал Ричард.

— Фрэнки — единственная радость сеньоры, насколько я знаю. Они так любят друг друга! Видели бы вы, как счастлив Фрэнки, когда его мама с ним! Они играют часами. Сеньора часто спит вместе с ним.

— Очевидно, она тревожится за состояние здоровья своего сына, — заметила Лусия.

— Да, Фрэнки очень слаб здоровьем. А мы не могли бы еще раз позвонить домой? — спросила Эвелин.

— Нет, Эвелин. Слишком рискованно. Мы знаем, что накануне вечером мама была с ним. Логично предположить, что, поскольку тебя нет, о Фрэнки заботится его мать. Давайте вернемся к более неотложной проблеме, как нам избавиться от улики, — напомнила Лусия.

Ричард согласился с такой готовностью, что потом сам удивлялся своей уступчивости. Если хорошо подумать, он годами жил в страхе перед любыми переменами, которые могли поколебать стабильность его бытия. Хотя, возможно, то был не страх, а скорее предвкушение; и, возможно, в глубине его души поселилось желание, чтобы однажды некое Божественное вмешательство разрушило бы его безупречное и монотонное существование. Эвелин Ортега с трупом в багажнике явилась радикальным ответом на это скрытое желание. Надо было позвонить отцу, сказать, что этим утром они не смогут вместе позавтракать, как это всегда происходило по воскресеньям. На мгновение Ричард подумал, не рассказать ли отцу, что они собираются делать; старый Джозеф наверняка будет хлопать в ладоши, сидя в своем кресле на колесиках. Нет, лучше рассказать потом, при встрече, чтобы увидеть восторг на его лице. Так или иначе, Ричард, не сопротивляясь, принял аргументы Лусии и пошел искать карту и лупу. Намерение избавиться от тела, еще недавно казавшееся ему неприемлемым, теперь представлялось неизбежным выходом, единственным логичным решением проблемы, которая внезапно коснулась его лично.

Изучая карту, Ричард вспомнил про озеро, куда ездил с Орасио Амадо-Кастро; он не был там уже два года. У его друга там был деревенский домик, и, пока не уехал в Аргентину, он проводил там лето с семьей, а зимой они с Ричардом ездили туда вдвоем, поскольку оба страшно любили подледную рыбалку. Они избегали людных мест, куда съезжались сотни автомобилей с прицепами, словно на шумное народное гулянье, ведь для двоих друзей рыбалка была спортом, так сказать, созерцательным, они ценили эту особенную тишину и уединение, укреплявшие их дружбу на протяжении почти сорока лет. Та часть озера была труднодоступна и не привлекала орды зимних туристов. На вездеходе они отъезжали подальше по замерзшему озеру, взяв с собой все необходимое, чтобы провести там целый день: пилу и другие инструменты, чтобы проделать прорубь, пешню[26], удочки и крючки, батарейки, фонарь, керосинку, топливо и провизию. Они делали лунки и, проявив завидное терпение, вылавливали несколько форелей, таких маленьких, что после жарки от них оставались только чешуя да острые плавники.

Орасио уехал в Аргентину, когда умер его отец, и собирался вернуться через несколько недель, но прошло много времени, а он все продолжал заниматься семейными делами и приезжал в Соединенные Штаты пару раз в год.