По ту сторону вселенной

— А кого будем вывозить? — спросил один из космолетчиков. — Кто эти избранные?

— Те, которые окажутся здесь первыми.

— Нужно выбрать лучших!

— А кто возьмет на себя ответственность за выбор? — холодно произнес адмирал. — Только не я! Дарить жизнь одним, отказывать в ней другим?

Увольте! Пусть решает случай.

— Но наши семьи…

— У меня там, — кивнул в сторону Сонча адмирал, — жена, сын, внучка.

Разделяю ваши чувства. Но мы не вправе отдать предпочтение близким. Да и как бы мы могли это сделать? Как, спрашиваю вас? Молчите? Если бы мы даже захотели отобрать самых достойных, самых способных, самых полезных…

Повсюду хаос. У нас нет времени на дебаты. Все по местам. Готовиться к отлету!

Спустя час хлынул поток беженцев. Надежда на спасение гнала людей в космопорт. Они бежали, боясь опоздать. Спотыкались, падали, с трудом поднимались и, задыхаясь, догоняли опередивших.

Каждый из кораблей окружила бурлящая толпа.

Началась посадка. Космолетчики с трудом поддерживали порядок. Они набивали салоны и трюмы до отказа, но наступал момент, когда приходилось отсекать хвост очереди. Те, перед кем захлопывались входные люки, начинали умолять, уговаривать, доказывать свое право на спасение. Цеплялись за трапы и фермы пусковых установок. И только продувка двигателей заставляла их отступать на безопасное расстояние.

Корабль взлетал, и вслед ему неслись проклятия…

Сарп должен был стартовать последним. Уже скрылись в чреве космолета ремонтировавшие его техники. Один за другим с блаженными улыбками на измученных лицах поднимались по трапу счастливцы.

Прыгали цифры на счетчике нагрузки, за показаниями которого следил второй пилот.

— Назад! — преградил он дорогу худенькой молодой женщине и, повернувшись к Сарпу, доложил: — Нагрузка предельная, командир!

Сарп взглянул в глаза женщине и обмер. Это были родные, неповторимые глаза Веллы. Казалось, воскресшая жена смотрела на него долгим умоляющим взглядом.

— Пусть войдет, — сказал он глухо.

— Тогда кто-то должен остаться, командир. Иначе…

— Останусь я. А ты поведешь корабль. Понял?

— Но как же так? — опешил второй пилот. — Вы что, хотите погибнуть?

— Это мое дело. Будь внимателен на взлете. Прощай! — проговорил Сарп и, не оглядываясь, пошел прочь через расступившуюся толпу.

Люди притихли. И ни одного проклятия не раздалось, когда последний корабль скрылся в низко нависшем мглистом небе.

Часть первая СИГНАЛ БЕДСТВИЯ

1. Оультонская незнакомка

Джонамо брела по центральной просеке Оультонского заповедника. Ее удлиненные черные глаза были полны слез, плечи заострились, и вся изящная, хотя слегка угловатая фигурка, лицо с тонкими, не вполне правильными чертами, поникшая голова с тяжелой копной вьющихся смоляных волос выражали отчаяние.

«Как жить дальше? — спрашивала себя женщина и не находила ответа. — Кому я теперь нужна, и кто нужен мне? Одна на всем Мире… Хотя вокруг люди, много людей — рациональных, всем довольных. Кто сделал их такими? И вправе ли я быть им судьей?» В заповеднике было пустынно. Сумрачная просека, обрамленная подступившими к ней с обеих сторон деревьями, уходила вдаль, и, казалось, нет ей конца, как охватившему Джонамо отчаянию.

Одиночество не тяготило. Наоборот, в поисках его она и забрела сюда, подальше от чужих взглядов, полных показного сочувствия, а на самом деле безразличных к ее горю. Люди Мира, привыкшие к урбанистической культуре, предпочитали девственной красоте заповедника псевдоприроду городских скверов. Сейчас это не огорчало Джонамо, как прежде. Ей хотелось скрыться от всех, раствориться в природе. Хотелось лечь в траву, стать былинкой — одной среди множества подобных. И ни о чем не думать…

Мысли воспринимались, как физическая боль. Они концентрировались на утрате, сведенные в одну точку увеличительным стеклом воспоминаний. Это были светлые воспоминания. И тем большее страдание причиняли теперь, когда связанные с ними события навсегда остались в прошлом.

Память собирала воедино лучи света, но трансформировала его в беспросветную черноту. И не ослепительный зайчик согревал душу — вязкий холод заполнял ее, вытесняя остатки тепла, вымораживая ростки жизни.

Глухо шумела листва гигантских аугарий, и Джонамо подумала, что вот так же они переговаривались и до ее рождения, и несколько веков назад, а их предки и миллионы лет назад, когда на Мире еще не существовало человека, и вся планета представляла собой сплошной заповедник. Но будет ли слышен здесь шелест листвы через сто лет? Не сочтут ли люди излишним само существование последнего из заповедников — Оультонского национального парка, как именовали его в те, уже далекие, времена, когда Мир был разделен на сотни больших и малых стран?

Рыжий лисенок вырвался из чащи и стремглав бросился к Джонамо. От неожиданности она вскрикнула. В шаге от нее лисенок круто изменил направление, отбежал, снова метнулся вперед, затем опять назад, выписывая звездчатую фигуру, лепестки невидимого цветка, в центре которого замерла ошеломленная женщина.