По ту сторону вселенной

А вскоре и Ктор перестал быть Председателем, передав свой нелегкий пост преемнику, такому, о каком мечтал, — молодому, мудрому, осмотрительно смелому…

За час до старта к Джонамо подошел Гюнт, поцеловал ей руку.

— Крил порадовался бы за вас, — сказала она.

— Прошу выполнить нашу просьбу. Напутствуйте нас музыкой. Она принесет нам счастье!

— Но как же я…

— Мы позаботились об инструменте.

Гюнт сделал кому-то знак, и словно из-за кулис огромного театра выплыл рояль. Галерея зааплодировала.

С пылающим лицом, сопровождаемая старым астронавтом, Джонамо вышла на импровизированную сцену.

— Мой рояль… Самый первый…

— Мы взяли его в музее. Нам не смогли отказать.

Прежде чем сесть за инструмент, Джонамо поднялась на носочки и прикоснулась губами ко лбу Гюнта.

— Благословляю…

Негромкая музыка заполнила астродром. Как никогда прежде умиротворяющая, теплая, безмятежно прозрачная. Была в ней и светлая, возвышенная печаль, и тихая, далекая от экзальтации, радость. Свободная от страстей, впитавшая мудрость ушедших поколений, преисполненная веры, она вобрала в себя миллиарды добрых напутствий, всю любовь, которая только существует в этом мире…

Джонамо играла, а из ее широко раскрытых удлиненных глаз струились слезы. И не было человека ни на трибунах астродрома, ни у миллиардов глобовизоров, кто не разделил бы с ней этих слез.

Джонамо играла и не видела, как распались фермы пусковых установок, как заклубились дымы из ракетных дюз. Не видела, как, погасив звезды, прорезали черноту десять ослепительных струй…

Она играла, пока не почувствовала на плече руку Ктора.

— Вот и все, — сказал он.

— Как бы я хотела быть с ними…

Ктор помог ей встать.

— Если бы ты знала, как тяжело ожидание…

— Но ты же дождался, — улыбнулась сквозь слезы Джонамо.