По ту сторону Солнца

Глупышка с самого детства, поздно заговорившая, начавшая читать и писать только к восьми годам. Дарья лет до одиннадцати оправдывала свое величание запоздалая, заторможенная, набирающаяся знаний, мыслей степенно, медленно, и с тем, однако, закончившая школу с золотой медалью, с красным дипломом университет. Опять же запоздала почувствовавшая в себе творческий порыв, который за последние пять лет вылился в произведениях, описывающих с точностью до звуков, цвета неба, травы, созданий их населяющих разнообразные миры. Отчего у знакомых читающих ее книги, появлялось впечатление живости, жизненности описанного. Даша и сама не могла пояснить каким образом возникали в ней те или иные задумки, не только приносимые звучанием струн гуслей, но и отдельными вспышками картинок во снах. Не редкостью становилось в жизни женщины предвидение событий так, что коллеги, знакомые почасту называли ее ясновидящей. Впрочем, как всегда в жизни Дарьи это были всего-навсего запоздалые, единичные фрагменты предвидения, интуиции, точно степенно набирающие мощь, как и красота творческого слога, четкость переданного эпизода, картинки. Еще не монументального, не великого, но уже значимого, завораживающего. Даше поколь еще не удалось ничего из написанного издать. И не потому как произведения были не интересными, или низкого качества, а потому как лишь раз попробовав и отправив роман в Издательство, она, получив отказ, перешла в настроение, что пишет в первую очередь для себя.

Для себя!

Ибо иначе мозг переполненный сюжетами, задумками, желанием творить прямо-таки лопнет. Пишет для себя, для души, как любил говорить человек. Однако понимание души, кою люди представляли как бессмертную, божественную сущность отражающую личность человека, Даша соотносила только с совокупностью воспитанных, генетически заложенных нравственно-моральных качеств отдельно взятого субъекта, не имеющего ничего общего с понятиями вечность, безвременность существования.

– Я закурю, вы не против, Дарья Александровна? – вновь переходя на уважительное толкование, спросил Юрий Анатольевич и правая его рука, дотоль лежащая на двери с открытым окном, направилась в ближайший карман.

– Я против, чтобы вы курили, потому как не выношу дыма, – немедля откликнулась Дарья, сейчас проявляя противность собственного характера. – И вообще, лучше будет если вы закроете окно, мне дует в лицо, – дополнила она, ощущая удовлетворение оттого, что говорит наперекор просьбе.

Капитан спецслужбы слышимо хмыкнул, да только не стал закуривать. Он, тотчас нажав на кнопку, расположенную на двери автомобиля, поднял стекло на ней доверху, а после косо глянул в зеркало заднего вида на женщину, будто требуя одобрения. Во взгляде его карих глаз, это Даша не столько узрела, сколько почувствовала, просквозила заинтересованность, любопытство по поводу чего-то необычного, или все же обыденного для него, впрочем, однозначно, занимательного.

Автомобиль промеж того свернув с Парковой улицы, миновал Тенистую, названную так опять же по неведомой причине, потому как на ней совсем не имелось деревьев, а высились двенадцатиэтажные дома, расположенные (как шутила Даша) в доступности протянутой руки. Когда выглядывая со своего балкона, ты мог дотянуться до соседнего окна и даже если того пожелается плюнуть в него. Несмотря на будний день, Тенистая была наполнена машинами, и то благо, что было уже около двух дня, а так бы не раз пришлось на ней простоять в пробке. Проехав по Тенистой до Южной, повернули на эту одну из главных улиц города, и направились (Даша теперь не сомневалась) в Управление спецслужбы, находящееся в пяти кварталах от здания Администрации города.

Ветер, который еще к утру пригнал с моря, серо-синие бурлящие тучи, заслонившие лазурь небосвода, теперь вроде как приглушил собственные порывы. Вероятно, лишь для того, чтобы начать ссыпать сначала неспешные, одинокие капли дождя на город и живущих в нем людей. Дождь именно посыпал. Так как по первому это был такой мелкий дождь, каковой русские люди зачастую называли ситничек, сравнивая с мельчайшей крапинкой, манкой, мукой сеянной сквозь сито.

Увидев на стекле боковой двери эту мельчайшую морось, Дарья гулко вздохнула. Подумав, что ее отец, Александр Иванович возвращаясь с работы и забрав с детского сада Павлушку, непременно намокнет. Так как зонт ни он, ни сынок не взяли, а капюшон с куртки своего любимого мальчика, своей радости и красавчика, она сняла еще вчера. Оставалась, однако, надежда, что беспокойная бабушка, так любящая внука, встретит их хотя бы на трамвайной остановке.