По ту сторону пространства

— Знаю, видел. Но я не коллекционер, а далим. Я же объяснил вам. Коллекционеры — это те, кого мы использовали в этом эксперименте. Коллекционером был Трувор. Кстати, довольно странная и лично для меня не очень приятная персона, — Сифферт посмотрел на сабспейсеров. — Именно он в конечном итоге довел до абсурда весь эксперимент и завел его в тупик. На Зее мы до сих пор не знаем, что делать с монстром, который появился в подземных лабораториях зоны «К». Наверное, придется его уничтожить, хотя образование очень любопытное. С несчастным народцем Толедо, сбежавшем в Город-призрак от всех и от самих себя, в первую очередь, тоже придется что-то делать… Да, заигрался, запутался Трувор, и, если бы не вы, то Роланд сам бы его уничтожил. И все равно, в данном случае вмешательство Станции было правильным и уместным. Но я отвлекся. Так вот, земные исследователи не могут объяснить многие вещи, происходящие на планете. Примерно то же самое происходит и с нами, но на уровне галактик, в масштабах всей Вселенной и даже не одной, а нескольких. Главный вопрос, на который мы пока не можем ответить, это как соотносятся живая и мертвая материя, что в них принципиально различного и что схожего. Почему живая материя часто ведет себя подобно мертвой, а мертвая — подобно живой? Почему поведение многих живых существ, разумных, в том числе, выглядит таким же инертным, как и мертвой материи? И, наоборот, в горниле рождения вселенных и миров начинают работать механизмы, которые невозможно придумать просто так, на ровном месте, которые не подчиняются никакой логике. Для их разработки требуется разум, удивительный разум, Разум с большой буквы. Что это за противоречие, и противоречие ли это? Ведь всё во Вселенной взаимосвязано и взаимозависимо. Вот вы, — Сифферт встал и повернулся к сабспейсерам, — поняли, что речь идет об августинской эпохе. О том невозможном, с точки зрения нормальной логики, периоде, который предшествовал всему. То есть был до того, как стало всё. Или, говоря иначе — был тогда, когда еще ничего не существовало. И существовало НИЧТО.

Далим замолчал. Олаф и Велор безмолствовали.

— Бартоломео и его народ я трогать не позволю. Я им слово дал и я его сдержу, — стараясь не вникать в смысл того, что произнес Сухов-Сифферт, сказал Алексей, чувствуя, что иначе мозг заклинит.

— Жалеете, молодой человек? Правильно, хоть и зря, тупиковая ветвь. Их жизнь — мучение и пытка для них самих… Да и жизнь ли это, по большому счету?

— Ничего, пусть мучаются. Они никому не мешают, живут себе в Городе-призраке и пусть живут, — огрызнулся Леша. — Их вины тут нет.

— Как это нет? — искренне удивился далим. — Еще как есть! Да будет вам известно, в последнее время нами, далимами, отдан приказ коллекционерам совершать отбор только на добровольной основе и толедцы как раз и…

— Что-что? — подался вперед Ненароков. — На добровольной основе? Вы шутите, Сухов?

— Упаси Боже, какие тут шутки! Когда эксперимент стал давать сбои, мы подумали, что ментальный луч, или мнемослепок каждого индивида станет… как бы это проще сказать, чище, что ли, если отдающие его будут делать это добровольно. Пришлось коллекционерам подготовить целую армию вербовщиков, которые обещали каждому, с кем работали, свое. Кому деньги, кому вечную загробную жизнь. В общем, как вы тут говорите — индивидуальный подход, иначе «jedem das seine» или «каждому свое».

— Фашисты! Вы обманывали несчастных людей?! — опять возмутился Алексей. — Лгали тем, кому и надеяться-то было не на что!

— Господи, при чем тут фашисты? Какие ярлыки, обвинения и параллели! Ничего подобного, Алексей Иванович, вот те крест! Всем говорили, что душа будет отделена от тела, так понятнее. Проще работалось с людьми верующими, или, как вы верно заметили, находящимися в затруднительном положении. Много в наше поле зрения попадало неизлечимо больных. Вы, гуманисты, эвтаназию запрещаете, а они, пообщавшись с нашими эмиссарами, обретали последнюю надежду. Кто-то продавал свою душу за деньги, которые велел выплатить родственникам, кто-то просил какие-то конкретные вещи — помочь детям, родителям, сделать что-то, а кто-то реально верил в жизнь после жизни. И, как теперь выясняется, под этим есть весьма веские основания, хе-хе… Бартоломео и его народ тому пример…

Сифферт оглянулся на сабспейсеров и встал. Потом посмотрел на Олафа и Верлора. Глаза его сверкнули темным огнем:

— Эксперимент под кодовым названием «Коллекция» завершен, все работы по нему свернуты. Вам достаточно моего слова, апостолы?

Олаф и Велор некоторое время молча смотрели на Сифферта. Потом заговорил Олаф:

— Хорошо, Сифферт, мы поверим тебе, хотя ты и не заслуживаешь этого. Наблюдатель, — теперь Олаф обращался к Алексею. — У вас есть выбор. Вы можете пойти с нами, а можете остаться здесь, в этом мире, в этой Галактике. Решайте, но имейте в виду, что предложение касается исключительно вас и больше никого из присутствующих.

Алексей почувствовал, что в желудке у него мгновенно похолодело. Он растерялся:

— А вы, Эдуард Семенович, тоже… того… туда?..