По ту сторону пространства

Воздух стал сгущаться, и через секунду на месте прохода снова материализовался белый овал. Но отрезок туннеля недолго оставался пустым. На другом конце опять медленно открылась другая — замаскированная — дверь, и в проем, слегка пригнув голову, шагнул высокий человек в строгом черном костюме и темных очках. Он держал щеголеватую черную трость с золотым набалдашником. Почему-то в его руках она не смотрелась архаизмом, и даже наоборот — выигрышно дополняла и подчеркивала его облик современного, но консервативного аристократа.

Темная фигура замерла, дождалась клацанья замка за спиной и быстрыми шагами направилась к овальной белой двери. Но выпуклый эллипс остался безучастным к приближению аристократа, даже когда тот подошел вплотную. Если Алексея, Лу и Пантелея пригласили войти, то его, похоже, здесь не ждали!

Аристократ секунду постоял возле светлого овала. Потом медленным, плавным движением будто взял из воздуха небольшой черный предмет и, держа его в руке, протянул к двери. С ладони стекла малиновая светящаяся струя. Атомарная бронекерамика, материал, выдерживающий прямой удар тераваттного лазера, съежился, как сухой листок, брошенный в костер, и бесшумно осыпался грязными ржавыми хлопьями на гладкий бетонный пол.

Черный предмет исчез с ладони незнакомца. Аристократ перехватил трость, сунул её подмышку и растворился в проеме, из которого струились лучи неровного блеклого света, подкрашенные синевой клубящейся внутри дымки.

Пробитая малиновым лучом брешь заколыхалась, несколько раз мигнула светом и быстро помутнела, затягиваясь новой мембраной. Через несколько секунд на месте бывшей бронекерамической двери можно было увидеть лишь гладкую бетонную стену.

Глава 6 Встреча

Алексей посмотрел по сторонам и остановился. Ему показалось, что он приподнялся и повис в ночном прохладном воздухе. В спину горячо задышала Лу, а с двухметровой высоты послышался глубокий вздох гиганта Пантелея, замершего позади дозорной каланчей. Вокруг простиралась темнота, испещренная россыпями звезд и туманностей. Светлячки далеких солнц сверкали разноцветными гранями слева, справа и над головой. Слабо переливались они и под ногами. От этого появилось пьянящее ощущение невесомости. Ненароков обернулся назад, но за спинами своих спутников не увидел ничего похожего на овальную дверь, которая их впустила.

— Здравствуй, Ненароков, — прозвучал шедший отовсюду знакомый голос.

Алексей вздрогнул:

— Эдуард Семеныч?..

— Он самый, всего сорок пять лет, как Эдуард Семенович. А раньше-то, раньше!..

— Господи, сколько пафоса и гордыни! — ответил ему приятный низкий тенор. — Стыдитесь, Велор, стыдитесь. К тому же — кто вас тут сейчас по достоинству оценит?

— Не скажите, Олаф, этот Наблюдатель очень даже наблюдательный, прошу прощения за тавтологию, и сметливый. Стоило ему только намекнуть — и глядите-ка, он, ушки на макушке, пустился по нашему следу, спроворил с собой друзей и, таки, нашел нас с вами, cher Olaf, malgre toutes nos precotions.

Алексей покрутил головой:

— Где же вы?

Пространство захихикало:

— Формально ни меня, ни Олафа материально здесь нет.

— Как это нет? А голоса?

— Голоса в ваших головах. Вы ничего не слышите, вы сразу получаете ментальный посыл. Мы его вам транслируем напрямую.

— Напрямую откуда? — вступила в разговор Лу.

— Да ни откуда, mademoiselle ex-robot! Отовсюду.

— Ну, а всё-таки?

— Хорошо, давайте перейдем на звуковые волны… то есть голосом будем разговаривать. Вот, послушайте:

  Я здесь, и не здесь, я везде, и нигде,
  В сыпучем песке, и прозрачной воде…
  Я в воздухе, что между пальцев течет,
  Я — птица, чей вам не доступен полет…
  Я — разум, что вам до сих пор непонятен,
  Я мал и в то время, я так необъятен…
  Я — демон, что души у вас искушает,
  Я — Бог, что вас раем затем награждает…
  Я — алая кровь и я — белый цветок,
  Я — горькая правда, я — лжи сладкий сок…
  Я — образ прекрасный, что видели в дыме,
  Я — вечный никто, пустота — мое имя…

Волшебные, загадочные слова, полные щемящей и прозрачной грусти и тронувшие самые глубинные струны души, растворились в темном холодном воздухе. Алексею почудилось эфемерное, вибрирующее эхо. Прекрасные строки так запали в душу, что Ненароков спросил неожиданно для самого себя:

— Алишер Навои или Омар Хайям?