Читаем По ту сторону фронта полностью

Василий Иванович рассказал мне о своей работе, о первых стычках с немцами, главным образом с теми проводниками гитлеровского «нового порядка», который уже начинали насаждать фашисты. Тут же у костра он познакомил меня с другим офицером его отряда младшим лейтенантом Немовым. Немов был тоже молод, но, в противоположность Нелюбову, нетороплив и спокоен. Говорил не быстро и не сразу, как бы обдумывая каждое слово. Чувствовалась в нем большая внутренняя дисциплина и требовательность к себе и к другим. Москвич по происхождению, коммунист, он, видимо, был образцовым офицером. Взвод его, выходивший с боями из окружения, целиком влился в Гурецкий отряд, но и в партизанском отряде сохранил свою цельность, продолжая оставаться взводом регулярной Красной Армии. Немовские бойцы отличались своей выдержанностью и дисциплинированностью.

Наша группа объединилась с отрядом Нелюбова, насчитывавшим к тому времени несколько десятков человек. Нелюбов стал командиром объединенного отряда, я — комиссаром.

Сейчас, когда вспоминаешь эти первые недели нашей борьбы, многое кажется странным и даже наивным. Но ведь тогда мы только что вступали в партизанскую войну с врагом, вступали безо всякого опыта, без подготовки.

Мы совсем открыто занимали две деревни, расположенные рядом, — Гурец и Симоновичи, составляя как бы советский гарнизон на территории, занятой немцами.

На колокольне гурецкой церкви установили пулемет и устроили наблюдательный пункт, хотя, по правде сказать, обзор оттуда был невелик: леса, подступившие близко к деревне, стеной закрывали горизонт. Хозяйничал на этом наблюдательном пункте на колокольне боец Литвяков из взвода Немова.

Мы вырыли окопы, регулярно выставляли караулы, заняв, как обычная воинская часть, круговую оборону. В гурецкой школе расположился штаб. Может быть, это слово покажется слишком громким — ведь в отряде на первых порах было только 150 человек, — но отсюда исходило руководство смелыми налетами и борьбой с фашистами на 60 километров вокруг.

* * *

Ясным июльским утром — чуть только начало рассветать — прибежал в штаб Сашка Матрос из сторожевого охранения.

— Товарищ командир, там хлопцы на окраине задержали одного. Брешет, как собака, а сам глазами так и шныряет.

— Ну что же, ведите сюда, — ответил я, — мы с ним потолкуем.

Привел широкоплечего парня в красноармейской форме с плащ-палаткой, переброшенной через плечо. Он не стал дожидаться, пока его спросят, а сразу же, переступив порог и вытянувшись в струнку, отрапортовал:

— Старший лейтенант Щербина. Прислан по спецзаданию для работы в тылу.

Несколько секунд мы молча разглядывали друг друга. Может быть, мои товарищи и недоверчиво отнеслись к задержанному, но мне этот парень понравился сразу. И вовсе он не шнырял глазами: лицо у него было открытое, смелое и взгляд прямой.

Тишину нарушил Нелюбов.

— Говоришь, прислан для работы, так почему же ты не работаешь? Где твои люди?

Щербина замялся.

— Люди?.. Нет у меня людей. Погибли мои люди. Вот теперь я и пришел до вас.

И он виновато улыбнулся.

— Садитесь, рассказывайте.

Из его слов мы узнали, что три человека, переброшенных вместе с ним через линию фронта, погибли в первой же стычке с немцами, и он некоторое время скитался, ища встречи с партизанами. Около Полоцка, где он служил прежде и где у него были верные люди, он собрал и сумел спрятать оружие и боеприпасы, рассчитывая, что они пригодятся или ему, если он сам сорганизует группу, или партизанам, если он их встретит.

Мы поверили Щербине, но решили все же испытать его. Пускай он сам вместе с одним из наших людей отправится к Полоцку и доставит в Гурец спрятанное оружие. Оружия у нас не хватало.

Договорились с председателем колхоза — он написал справки, что колхозники Щербина и Литвяков отправляются в Полоцк за лошадьми, уведенными из деревни во время отхода Красной Армии. Переодели обоих в гражданское платье и отправили.

Прошло дней десять-пятнадцать, и в половине августа, грохоча по пыльной дороге, в деревню въехала телега, нагруженная соломой. Наши путешественники шли рядом, понукая усталых лошадей. Они были голодны и веселы. Черная борода, выросшая за эти дни, обрамляла подбородок Щербины, и на веснушчатом лице Литвякова появились довольно длинные, но негустые рыжеватые волосы.

— Принимай оружие!

Под соломой оказалось два станковых пулемета, ручные пулеметы, винтовки, патроны.

— Задание выполнено. Литвяков, доложите, как было дело.

И Литвяков рассказал.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии