По ту сторону добра

Миссис Томсон никак не могла разобраться в сумятице чувств, охватившей ее тут, в квартире ее бывшего Андрея. Даже мелькнула мысль: «Зачем я пришла?» После приезда на Украину она потянулась к сестре, ко всему, давно забытому, но родному, к языку, к людям. Чувство языка возвращалось к ней постепенно. Сначала с трудом, но потом все свободнее разговаривала она с земляками и наслаждалась языком, с раздражением воспринимая ошибки в произношении Джейн. Не прожив здесь и месяца, она незаметно для себя так вошла в атмосферу родного края, что казалось, никогда отсюда не уезжала, и жизнь в Англии начинала тускнеть в ее глазах, терять свою четкость, словно расплываться, как это бывает с отражением в потревоженной зыбкой воде.

Среди прочего вспомнились «среды» у миссис Бивер, постоянное стремление быть достойной в глазах этой чванливой дамы, кузины Вильяма. Кэтрин всегда угнетало то, что, несмотря на внешнее ласковое отношение, родственники мужа все же давали почувствовать, что между ними и ею существует дистанция. Если она, с точки зрения миссис Бивер, ошибалась в одежде, что-нибудь делала не так, как это принято в Англии, они пожимали плечами или отводили взгляд: мол, что с нее, этой простушки, возьмешь. И хотя она хорошо уже владела английским и прикладывала невероятные усилия, чтобы ничем не отличаться от англичанок, все равно постоянно чувствовала, что люди, знающие историю ее появления на островах, никогда не забывают об этом.

Теперь, после смерти Вильяма, она стала совсем одинокой в своем маленьком коттеджике с милым зеленым лужком перед ним. Кэтрин еще раз представила себе родственников мужа и единственную приятельницу, миссис Ричардсон, которая каждую пятницу навещала ее. Но когда из-за инфляции Вильям вынужден был закрыть свою мастерскую, миссис Ричардсон перестала ее навещать и приглашать к себе на чашку чая, даже на улице не узнавала.

Да, теперь она обречена на одиночество. У Джейн и Роберта свои хлопоты, появятся свои семьи. Джейн уйдет к Генри. И хорошо, если они хотя бы в праздник пришлют открыточку. А Роберт? Сын, даже если и не женится, не найдет, как всегда, времени для матери.

А если остаться здесь?.. Кэтрин почувствовала, как у нее сильно застучало сердце. Что ее здесь ждет?..

Резкий телефонный звонок испугал так, что она чуть не уронила чайную ложечку.

Андрей Гаврилович, наоборот, обрадовался этому неожиданному звонку, нарушившему напряженную тишину в квартире. Бросился в комнату к телефону.

— Да, да! — услышала Кэтрин его голос. — Но я сейчас не могу, дорогой, не могу, Михаил Владимирович, у меня гости. Я вам дам совет. Примите тридцать капель лекарства, которое я прописал, потом на затылок горчичники…

Возвратившись на кухню, немного успокоенный деловым разговором, Андрей Гаврилович предложил Кэтрин долить горячего чая. С улыбкой начал рассказывать о приятеле, который только что звонил:

— Такой же бурлак, как и я, Катруся. Верит только мне. Иногда до смешного. У него, например, болит зуб — он тоже меня зовет, хотя я отоларинголог и зубы не лечу… Исцелитель всех болезней. Как когда-то чеховский фельдшер.

Рассказывая, Андрей Гаврилович любовался Кэтрин, удобно усевшейся на мягком стуле, и ему казалось странным, как это до сих пор он жил в этой квартире один, без нее, милой Катруси с голубыми глазами. Словно позади не было стольких нелегких лет и их никто не разлучал той страшной военной ночью в Криницах — так естественной кажется склеенная кинолента, из которой незаметно вырезали и выбросили несколько десятков метров. Теперь, когда освободился от тяжелого груза чужого имени, он не представлял себе будущей жизни без Катруси. Давнее детское чувство вспыхнуло в нем с новой силой. В душе смешались и восхищение красивой женщиной, и радость, что не забыла его, и благодарность за возвращение его в общество, и застарелая холостяцкая тоска по семейному теплу. Сейчас войны не было, и ему не верилось, что Катруся снова может исчезнуть, как тогда, в те далекие годы.

Андрей Гаврилович не знал, как начать этот разговор, и его все сильнее охватывало волнение. Ведь именно для такого признания он и пригласил к себе Екатерину Григорьевну, и то, что она не колеблясь согласилась прийти, внушило ему надежду.

А Кэтрин тем временем, возможно под натиском сентиментальных воспоминаний, вдруг показалось, что годы, прожитые с Вильямом, отодвигаются в густой лондонский туман, в котором сначала расплываются, а потом и совсем исчезают очертания людей, деревьев, домов…

Если бы доктор Воловик сейчас предложил Кэтрин остаться с ним, кто знает, как под влиянием минутной слабости отнеслась бы к этому одинокая женщина. Но Андрей Гаврилович не был готов для решительного разговора, он еще словно побаивался миссис Томсон.

Вдруг снова раздался резкий телефонный звонок.

— Еще кто-нибудь захворал, — пробурчал Воловик. — Извини, Катруся.

Это был не новый больной, а тот же самый сосед Михаил Владимирович, которому стало совсем плохо.