По ту сторону добра

— А возможно, подумала и о беззащитной малютке, которой необходима мать. Материнское чувство у нас пробуждается еще в девичестве… Документы на Джейн удалось получить в приюте такие, какие мы хотели. В них матерью была названа я… Конечно, церковную запись мы не могли исправить, но надеялись, что для мэрии достаточно будет справки из приюта. Поэтому, — Кэтрин вздохнула, — я всю жизнь жила под дамокловым мечом. Ведь я полюбила Джейн всей душой, и девочка отвечала мне тем же… Теперь вы открыли мне глаза: Джейн все знает… Никак не могу опомниться… Когда же она узнала, где, каким образом? Не пойму… Тем дороже становится сейчас мне ее любовь… А может, это Робин проболтался? Вы знаете это, Дмитрий Иванович? — миссис Томсон умоляюще взглянула на подполковника. — Как только он докопался! Он очень ловкий парень, пройдоха и хитрец. Пронюхав об этом — как именно, понятия не имею! — он иногда пугал меня, что расскажет Джейн, и я готова была простить ему любые фокусы. Чаще всего он устраивал мне сцены, когда ему необходимы были деньги… Долги какие-нибудь и тому подобное… Вильям, очевидно, это предвидел, потому что в завещании отдельно обусловил не только долю наследства Джейн после выхода замуж, но и после моей смерти. В любом случае Джейн получает сейчас в приданое мастерскую, а когда меня не будет — еще и часть сбережений. Роберт занимается совсем другим делом, и наша мастерская ему ни к чему…

— После вас и Джейн единственный наследник Роберт?

— Естественно. Но дети почти ровесники, и лишь господь знает, кто кого переживет.

Кэтрин умолкла, глядя куда-то над кронами деревьев. Коваль не мешал ей сосредоточиться.

— Вы меня ошеломили своим сообщением, Дмитрий Иванович, — наконец произнесла Кэтрин. — Да, ошеломили, — повторила она. — Получается, что Робин рассказал ей… Но девочка ни разу не дала мне это почувствовать… Милая моя!.. Теперь она мне еще дороже. — Кэтрин приложила платочек к глазам. — И пусть он попробует еще раз вымогать у меня деньги! — Сквозь слезы она улыбнулась, и Коваль понял, кого она имеет в виду.

— Екатерина Григорьевна, мастерская ваша не очень прибыльная?

— Да. Но Генри — механик, имеет свою. Они объединятся, и им легче будет бороться с конкурентами.

— В Англии начинается новая волна инфляции. Вы думаете, они выстоят, объединившись?

— Надеемся. Но гарантий, конечно, нет.

— Деньги Джейн сможет получить только после вашей смерти?

— Это уже недолго, — грустно произнесла женщина.

— Я сейчас начну говорить вам комплименты, — шутливо пригрозил подполковник.

Кэтрин улыбнулась в ответ.

— А Роберт знает?

— О чем?

— Что мастерскую получит Джейн.

— Конечно. Кроме тайны, которая вам уже известна, у меня нет секретов от детей.

— И он не сердится?

— Кто, Робин?

— Да.

— Почему он должен сердиться… При всем своем эгоизме он любит сестру. А мастерская ему, повторяю, ни к чему. И ни в каком случае принадлежать ему не будет.

— Он давно узнал, что Джейн сестра только по отцу?

— Какое это имеет значение?

— Дети часто ревнуют к родителям, — уклонился от ответа Коваль.

— Ах, Дмитрий Иванович, это такие дебри, такие дебри! — Женщина утомленно провела рукой по лбу. — Не рассказывайте Джейн о нашем разговоре, прошу вас.

— Хорошо.

— Пусть и впредь думает, что я ничего не знаю… Я не хотела бы, чтобы дети ссорились из-за денег. Робин, конечно, парень непростой. Рано начал выпивать — сначала пиво, потом вино, пристрастился к картам. К какому-либо делу пристроить его было невозможно. Об отцовской профессии, например, и слышать не хотел. Во всем были виноваты его дружки, дети из более обеспеченных семей, он к ним тянулся. Да и мы с Вильямом что-то прозевали. Считали его невинным шалунишкой и все прощали… Робин родился в тяжелые годы послевоенной инфляции, и Вильяму некогда было им заниматься. Мальчику нужен был наставник-мужчина, а отец днем и ночью пропадал в мастерской.

— У вас большая мастерская?

— Да нет, что вы! Это мастерская по ремонту фотоаппаратов и пишущих машинок, в ней только трое мастеровых, четвертым садился за рабочий стол мой муж. А во время инфляции, когда приходилось увольнять одного или двух работников, трудился больше всех. После войны ему, простому механику, нелегко было выбиться в люди. К тому же он упрямо не хотел вступать в профсоюз, и поэтому нам было тяжелей других. А я занималась хозяйством и воспитывала детей. Джейн, например, научила нашему родному языку. Она, как видите, довольно прилично разговаривает. Благодаря этим занятиям я и сама ничего не забыла. Иногда у нас с Джейн бывали украинские вечера, во время которых не разрешала ей ни слова произносить на английском. Вильям посмеивался, считал это капризом, но, поняв, что таким образом я утоляю свою тоску по родине, махнул рукой. Мы с Джейн могли вполголоса секретничать в присутствии Вильяма и Робина. Это очень нас сближало. А вот Робин ни за что не хотел учить украинский. Он вообще учиться не хотел. И только когда Вильям пригрозил, что лишит его всего, взялся за ум, выучился на химика-фармацевта и при помощи своих влиятельных друзей устроился в какую-то лабораторию.