По ту сторону добра

Перед Ковалем сидела женщина в коротком вылинявшем платье, едва прикрывавшем колени. Сначала сухо, а потом, разговорившись, уже более живо отвечала на вопросы.

Мысль о том, что девушка хочет броситься под поезд, появилась у нее, стрелочницы, когда увидела, как та, взлохмаченная, расхристанная, нервно ходила вдоль насыпи.

— Вы можете указать время? — спросил Коваль, записывая ее слова.

— А как же! — обрадовалась стрелочница подвернувшемуся случаю помочь милиции. — Пять минут десятого, двадцать один ноль пять, ну в крайнем случае ноль шесть.

— Вы так точно заметили время?

— А как же! В двадцать один тринадцать проходит электричка. И девушка, вероятно, собиралась броситься под нее.

— Она знала расписание электричек на вашем участке?

— Конечно нет. Это я сама так соображаю. Миновав незнакомку, я сделала еще несколько шагов и оглянулась. Оглянулась и она. Это мне не понравилось. И с этого момента я не спускала с нее глаз. Двинулась следом на некотором расстоянии, потом спряталась за деревом. Девушка села на насыпь и, плача, стала поправлять на себе одежду.

— Еще было видно?

— А как же! Смеркалось. Но рассмотреть можно было… Поняв, что я за ней слежу, девушка накричала на меня. Я догадалась, что она иностранка, так как путала наши слова с какими-то непонятными. Не обращая внимания на ругань, я подошла и стала ее утешать. В ответ девушка вдруг расхохоталась как ненормальная. А когда донесся шум электрички, вскрикнула и бросилась вниз по насыпи. — Женщина вздохнула и на секунду умолкла. — По шуму вагонов я поняла, что электричка вот-вот появится из-за поворота. Тогда и я сбежала на полотно, чтобы сигналами остановить ее, потому что та дуреха уже была на рельсах. Машинист меня заметил, тормознул, аж рельсы заскрипели. Несчастье случилось бы, если бы я не оттолкнула ее в сторону. Машинист все время давал гудки, но мы уже были не на полотне, и электричка миновала нас. Пока электричка приближалась, девушка вырывалась из моих рук. — Женщина потерла левое плечо. — До сих пор болит, так она меня ударила! А потом, когда электричка прошла и я ее отпустила, побежала по направлению к городу… Какой-то сукин сын довел девку до беды и удрал…

— Как вы узнали об этом?

— Она же через несколько минут возвратилась к моей будке: или снова надумала под поезд, или, может, заблудилась, потому что стемнело. Я ее на путях и встретила.

— Одну?

— А как же! Одну. Привела на пост, дала воды, отряхнула с нее пыль и землю.

— Как вы узнали, что «какой-то сукин сын довел девку до беды и удрал»? — Коваль специально повторил дословно выражение стрелочницы.

— А она сама рассказала.

— Вы ее расспрашивали?

— Нет. Она сначала ничего не говорила. Но когда я хотела позвонить в милицию, чтобы за ней приехали, стала умолять отпустить ее к матери в гостиницу. Сказала, что она из Англии и что у нее будут крупные неприятности, если в эту историю вмешается милиция. Она тогда долго не сможет вернуться домой, где ее ждет жених. И еще сказала, что у нее больная мать, которой врачи запретили волноваться. Я была очень сердита. И не только потому, что, бросившись под поезд возле моего поста, она и мне причинила бы большие неприятности. Меня возмутило и другое: молодая красивая девушка и не дорожит жизнью! Но она так просила пожалеть ее, пожалеть мать, так просила! И в конце концов я уступила.

Раздался гудок дистанционного телефона. Женщина поднялась с табурета, взяла трубку, взглянула на часы.

— Пост номер восемь слушает… Пятьсот семнадцатый проходит… — повторила она слова диспетчера. — Сейчас поезд, — объяснила Ковалю, беря в руки сигнальные флажки.

Подполковник тоже поднялся. Из-за поворота показалась красная грудь электровоза. Рельсы тянулись внизу, между холмами, словно в каньоне, и Коваль подумал: если бы не стрелочница, Джейн, скатившись на рельсы, непременно погибла бы.

Женщина, свернув желтый флажок, возвратилась в помещение. Подполковник вошел следом за ней. Она устало опустилась на скамью, сняла оранжевую куртку. И, видимо, все еще находясь под впечатлением воспоминаний, сама, не ожидая вопросов Коваля, продолжила рассказ:

— Когда она сказала, что ее то ли изнасиловали, то ли хотели изнасиловать, я накричала на нее: «Скажешь правду и дашь слово, что больше не будешь делать глупостей, отпущу домой». Знаете, мне вообще-то не очень хотелось впутываться в эту историю. Пойдут всякие вызовы, расспросы, не один день потеряешь, а у меня семья, дети, муж больной, своей беды по горло… Да вот не удалось… Девушка снова начала плакать, клясться, что не бросится под поезд, хотя ее оскорбили. Она, мол, и не собиралась бросаться, просто убегала от какого-то нахала… и решила попугать его.

— Вы его видели, этого «нахала»?

— Нет, может, он где-то в кустах прятался, но я не видела.

Эти слова успокоили Коваля.

— Набросила ей на плечи свой ватник, так трясло глупую, словно в лихорадке. Тем временем совсем стемнело. А тут пришла моя напарница Надя, и я попросила ее остаться за меня, потому что боялась отпустить девушку одну.

— Так что же все-таки с ней произошло? — словно сам себя спросил Коваль.