Читаем По страницам "Войны и мира" полностью

гался генерала, как Тимохин, или был озабочен переодеванием солдат, как генерал. Зато очень лег-

ко представить себе Бориса Друбецкого адъютантом командира полка, выполняющим все его бессмыс-

ленные требования...

Оказывается, на войне люди проявляют себя так же, как в мирной жизни, — может быть, толь-

ко ярче выступают их характеры; нет контраста между войной и миром; есть другой контраст: как в

мирной жизни, так и на войне одни люди честны, другие — бесчестны и думают не о деле, а о своей

выгоде.

Полк прошел тысячу верст из России. Солдатские сапоги разбиты; новую обувь должно было до-

ставить австрийское ведомство и не доставило: полкового командира это заботит мало. Полк не готов к

боевым действиям, потому что нельзя воевать босиком, но полковой командир хочет показать главноко-

мандующему как раз обратное: все в порядке, полк готов к войне.

Только вот в чем беда: главнокомандующему не этого надо. Кутузов «намеревался показать

австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России». Он-то знает,

какое значение имеет обувь; после смотра солдаты скажут о нем: «Не... брат, глазастей тебя, и сапо -

ги и подвертки все оглядел...»

Все, что делает и говорит Кутузов, обратно тому, что делает и говорит молодцеватый, несмотря

на свою тучность, полковой командир. Кутузов стар; Толстой подчеркивает, что он, «тяжело ступая...

опускал ногу с подножки», что голос у него слабый, что шел он «медленно и вяло». Полковой ко-

мандир тоже немолод, но старается выглядеть молодым; он неестествен — Кутузов прост в каждом дви-

жении, «точно как будто и не было этих двух тысяч людей, которые не дыша смотрели на него и на

полкового командира».

Тот самый капитан Тимохин, который вызвал гнев полкового командира из-за синей шинели До-

лохова, привлекает внимание Кутузова:

«— А, Тимохин! — сказал главнокомандующий...

...в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось,

посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому

Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно от-

вернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.

—Еще измаильский товарищ, — сказал он. — Храбрый офицер! Ты доволен им? — спросил

Кутузов у полкового командира.

И полковой командир... вздрогнул, подошел вперед и отвечал:

—Очень доволен, ваше высокопревосходительство». (Курсив мой. — Н. Д.)

Полковой командир озабочен только одним — всегда одним: не упустить случая выдвинуться,

понравиться начальству, «перекланяться». Недаром «видно было, что он исполнял свои обязанности

подчиненного с еще большим наслаждением, чем обязанности начальника». Что бы ни происходи-

ло, он прежде всего думает о том, как он будет выглядеть в глазах начальства. Где уж ему замечать

других людей, где ему понять, что капитан Тимохин — храбрый офицер...

Кутузов ведь тоже не всегда был главнокомандующим — но и раньше, когда он был моложе,

он умел видеть других людей, понимать подчиненных, поэтому еще с турецкой войны он запомнил

Тимохина. Там, в битве под Измаилом, Кутузов потерял глаз. И Тимохину памятна эта битва:

19

после смотра он ответит полковому командиру, «улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух

передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом». (Курсив мой. — Н. Д.)

Что же сказал ему полковой командир и что ответил Тимохин?

«— Вы на меня не претендуйте, Прохор Игнатьич!.. Служба царская... нельзя... другой раз

во фронте оборвешь... Сам извинюсь первый, вы меня знаете...

— Помилуйте, генерал, да смею ли я! — отвечал капитан...»

Теперь, после милостивого обращения Кутузова с капитаном, генерал обращается к нему по име-

ни и отчеству, почти лебезит перед ним. А Тимохин? «Да смею ли я!..» Он ма ленький человек, та-

кой же маленький, как капитан Тушин, с которым мы скоро познакомимся; как Максим Максимыч у

Лермонтова. Но на этих маленьких людях держится русская армия — в битве под Шенграбеном Ту-

шин и Тимохин определят успех сражения; оба они не боятся неприятеля, но боятся начальства;

это понимает Кутузов, поэтому он отвернулся, чтобы не заставлять Тимохина вытягиваться

сверх меры. Кутузов не только очень, очень много знает о людях — он понимает их и жалеет,

сколько это возможно; он живет не по законам света, и в нашем восприятии он сразу оказывается

своим, как Пьер, как Наташа, как князь Андрей, потому что главное разделение людей в романе, кото-

рое подсказывает нам Толстой, — главное разделение такое: близки и дороги люди искренние и

естественные, ненавистны и чужды те, кто фальшивы. Это разделение пройдет через весь роман, и

на войне, и в мире оно будет главным в нашем отношении к людям, с которыми познакомит нас

Толстой.

10. ЮНКЕР РОСТОВ И ПОРУЧИК ТЕЛЯНИН

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология