По следу. Возвращение Ибадуллы

Только глаза какого-нибудь зверя или птицы, из числа обладателей ночного зрения, могли рассмотреть во мраке темную вершину с вросшей в нее человеческой фигурой…

Вытянувшись, Алонов несколько секунд вглядывался в желтую точку. Глубоко погружая ноги в осыпающийся песок, он сбежал вниз. Но разочарование постигло его немедленно – огненная точка исчезла. А он был уверен, что увидел костер врагов. Они, так же как он, встревожены, разбужены пылающим метеором, промчавшимся по небу.

Так убеждал себя Алонов; ему хотелось считать, что враги найдены, и он боялся упустить цель из виду хоть на секунду.

Алонов опять взбежал на вершину. С гребня – огонек был на прежнем месте. Значит, между ним и занимаемым

Алоновым местом есть возвышение, за которым прячется огонь.

Ночью правильно не определишь расстояние. Зная это, Алонов и не пытался понять, близок ли привал его врагов.

Далеко, близко – времени терять нельзя. Небо на востоке уже начинало чуть-чуть бледнеть.

Алонов живо представлял себе, как эти четверо ежатся от холода, который сегодня перед рассветом так сильно давал о себе знать.

Переваливая через высотку или складку местности, Алонов каждый раз ожидал увидеть уже не светящуюся точку, а светлое пятно, пламя даже. Но подъемы переходили в спуски, а пламени не было.

Оглядываясь, Алонов уже мог различить высотку, на вершине которой он недавно стоял. Отсюда, с южной стороны, она казалась внушительной, совсем не такой, как с севера, откуда вчера вечером пришли четверо и он.

Алонов шел быстро, а день пламенел еще быстрее.

Светало все больше, заметнее. Уже начались превращения, уже различалось ранее невидимое. Конечно, время упущено. Нечего надеяться застать бандитов врасплох у костра.

«Всему виной проклятое болото, которое хотело задержать меня, задушить своей грязью! – с гневом думал

Алонов. – Сколько времени было потеряно!» «Не торопись! Будь осторожен! Тебе уже не приблизиться незамеченным, твои враги могут увидеть тебя», – предупредило бледное небо с последними потухающими звездами. Алонов не только различал пальцы рук, он уже видел рифленую планку между стволами ружья.

Еще немного – и показалось солнце. Вчера оно смело бросало лучи, сильные, бодрые, блистающие. А сегодня над степями стояло марево. И солнце взошло другим. Неподвижный воздух был тяжелым, холодным, будто пыльным.

Тусклое солнце не принесло с собой радости жизни. Не подняло оно и утреннего ветерка степей, рождающегося с солнцем, крепнущего с ним и засыпающего к вечеру. Не было бодрящей свежести ветра, но не было и тепла – на него поскупилось блеклое солнце.

Быстрое движение согрело Алонова. Но невеселое утро навеяло на него странно томительное чувство.

Такой день выпадает один-два раза за всю осень, и не каждый человек замечает его. После холодной тихой ночи солнце возвращается скучным, утомленным. Безразлично смотрит оно на землю и видит в широкой степи тронутые желтизной листочки на деревьях и кустах рощ, уже истощенных, поредевших. Заглянет ниже – там травы согнулись, опустив головы. Теперь уже никто не следит за движением солнца, ни один цветок не поворачивается ему вслед.

Птицы и звери сегодня куда-то исчезли – ни звука, ни движения. И словно говорит солнце земле:

«Кончается еще один год нашей жизни. Скоро и нам с тобой удастся отдохнуть: тебе – под снегом, мне – долгими зимними ночами…»

Это день перелома. Кончилась первая радостная осень, прекрасная пора дозревания.

Началась вторая – она кажется человеку порой увядания, старости природы… С ней нужно примириться, понять неизбежное.

Сегодня Алонов почувствовал себя одиноким. Впервые – совсем одиноким. Сама природа будто отвернулась от него.

Будут, будут еще ясные дни, сверкание солнца, прозрачный воздух, бодрящий холод, падающий сверху, с бледного осеннего неба, такого высокого. Но вся природа занята подготовкой к зиме. Оперились последние поздние птенцы и готовят теплый пух от морозов. Отросли, окрепли клювы и когти.

Насекомые прячутся. А много ли нужно какому-нибудь жуку! Залезет в трещинку почвы – и довольно, чтобы замереть-заснуть, исчезнуть в бесчувственной неподвижности. Все, что предназначено для сохранения рода, уже свершено и заботливо спрятано. Кто положил свои яички под кору дерева, кто наклеил их на траву, камышинку.

Скромная двоюродная сестрица злой саранчи – мирная кобылка-кузнечик – уже пристроила свои кубышечки с яичками в земляных норках, которые сама проделала в земле.

Алонову стало страшно от одиночества. Он ускорил шаг. Он бежал. Борясь со страхом, он убеждал себя, что не может сбиться со следа. Ведь он один, только один! Не у кого попросить помощи.

Алонов взбегал на пригорки, пригнувшись, как на охоте за крупным зверем. Не теряя быстроты движения, он должен быть незаметным. Страх придал ему еще большую силу и свободу в стремлении догнать.

Догнать, обязательно догнать, непременно! Гнаться день, два, неделю, месяц!. Наконец-то! Перед ним были следы ночного привала. Алонов оглянулся. Да, далеко позади, на горизонте, маячила высотка с песчаной вершиной.

Это место должно быть видно оттуда.