– И ты не полюбопытствовал, Садык, почему это тебя вдруг спрашивают?
– Ты считаешь меня дураком, Хассан, – возразил Исмаилов своему другу. – Я деловой человек. Меня спросили, и я ответил.
Взвешивая предположения, мужчины надолго замолчали. После продолжительного размышления Сафар спросил:
– Кто видел, что Тургунбаев дал тебе персики?
– Его секретарь, он сам положил мне персики в платок, я не хотел к ним прикасаться.
– Кто-то другой попробовал тургунбаевские персики, –
сделал вывод Сафар. – Если бы он сам их съел, его секретарь растерялся бы и не так быстро вспомнил о тебе, Садык. Ведь Тургунбаеву персики дал не Хассан, а секретарь.
На нем – тень, его заключили бы в тюрьму.
Опять наступила напряженная пауза, которую никто не хотел нарушить. Сафар спросил:
– Где ты взял персики, у кого? Купил где?
– Взял в саду у Суфи Османова.
– И этот Суфи тебя знает? Плохо.
– Нет, – возразил Исмаилов. – Я не совершил ошибки.
Суфи мой родственник и обязан мне. Я давал ему деньги и выручил из беды. Он еще и сегодня не расплатился со мной.
– Хе, – презрительно сказал Сафар. – Ненависть должника сильнее уз родства. И гибель заимодавца – его радость. Поэтому ты ошибся, Садык. У нас есть время, пока
Суфи не узнает о покушении на Тургунбаева.
– Этого он не узнает.
– Почему?
– О покушении будут молчать так же, как молчали бы о причине смерти. О таких вещах не следует рассказывать, а коммунисты умеют хранить тайну.
– Однако причину смерти собаки Мохаммед-Рахима не сумеют скрыть, и садовник тебя предаст, – настаивал Сафар.
– Не сможет, даже если захочет, – возразил Исмаилов.
И он, тонко скрывая свое торжество, рассказал о сцене, разыгранной им в кабинете Тургунбаева.
– Да, – согласился Сафар. – Ты прав, и все, сделанное тобой, мудро. Даже если этот Суфи догадается, он не сможет ничего сделать тебе. А ты легко докажешь, что он доносит на тебя, чтобы избавиться от долга. Ты его опозоришь как клеветника. Мы можем думать о другом.
«Этот большой толстый человек, который любит праздно болтать, в деле умен и изворотлив», – решил Сафар.
– Итак, – возобновил разговор Сафар, – нам мало одного врага, как Мохаммед-Рахим. Должны умирать правители городов, и люди должны обсуждать их смерть.
Американцы говорят: это расшатывает основы государств.
Исмаилов и Хамидов ничего не ответили, и Сафар задумался. Учителя в американской школе объясняли ему и другим, что яд хорошее, но неверное средство. Его легко пустить в ход, но дальше он слеп и может попать не тому, кому назначен. Но американцы указывали разные способы войны с помощью яда…
– Откуда берет воду Бохасса? – спросил Сафар.
– Из водоема, – ответил Хамидов, желавший принять участие в разговоре.
– А как туда поступает вода?
– Течет открытым арыком, как везде. Водоем чистят, и он не похож на наши старые хаузы.
– Ты говорил мне, Хассан, и ты говорил, Садык, что в
Бохассе живут разные видные коммунисты. Пусть же меч ислама падет на их головы и на головы их жен и детей! –
решительно сказал Сафар. – Хассан! Ты пойдешь. Ты опустишь в воду то, что я тебе дам. Этой же ночью! А теперь слушайте меня, правоверные!
И, желая подкрепить дух своих приверженцев, влить новое мужество в их сердца, Сафар прочел Хамидову торжественное напутствие:
– Мудрый и знаменитый мулла Шейх-Аталык-Ходжа и другие учителя ислама учат: спешите совершать дела веры.
Кто убьет одного коммуниста, тот войдет в рай. Кто двух лишит жизни – возьмет с собой жену, если захочет. Кто умертвит трех, тот введет всю семью и даже возьмет из ада родителей, если они не были удостоены милостью бога. А
воин ислама, уничтоживший более трех коммунистов, будет принят в Эдеме как хозяин райских садов. Иди, Хассан!
Населяй ад нечестивцами. Люди, вы совершаете великое в священном Аллакенде!
В пяти или в шести километрах к северу от городской стены Аллакенда с самаркандского шоссе можно заметить довольно высокую глиняную стену. Над ней густо поднимаются кроны деревьев; в их зелени тонет несколько крыш.
К этому владению от шоссе под прямым углом отходит усыпанная гравием дорога.
Пройдя между заболоченными рытвинами, по которым бегают длинноногие кулики, посетитель увидит очень длинную служебную постройку и за ней выйдет на мощеный двор, к высокому одноэтажному павильону, имеющему форму буквы «П». Это деревянное строение под штукатуркой. Его внутреннее убранство рассчитано на то, чтобы поразить посетителя роскошью и красотой: стены во всю высоту закрыты зеркалами.
Эту необычайную идею эмир заимствовал со стороны –
по впечатлениям, полученным им в старом Петербурге, где он, вассал империи, как-то побывал не то с визитом, не то с поклоном.
Бывший властитель Аллакенда решил не только повторить у себя «пленительные красоты» Эрмитажа, но и «превзойти пышность всероссийских самодержцев». И на зеркала было наложено деревянное кружево, выполненное знаменитыми узбекскими резчиками.