По следу. Возвращение Ибадуллы

Руководитель разведочной группы часто обращался к

Ибадулле в третьем лице. Между собой Ефимов и Фатима перешли на «ты» в первые же дни. Иначе было с Ибадуллой, хотя молчаливый, сдержанный спутник нисколько не стеснял их, они разговаривали при нем, не таясь.

Русский оставался таким же, как в первые встречи. Он знал очень много интересных вещей, охотно рассказывал, и

Ибадулла привык к его непосредственности. Все в Ефимове было просто и легко, как будто в жизни нет целого моря бедствий и страданий. Молодость, думал Ибадулла: как видно, его дни были такие же прямые, как те черты, что он проводил на бумаге, прикладывая к ней визирную линейку. А все же молодой русский был не таким простым…

Как-то он чертил, а Ибадулла смотрел через его плечо. Ему показалось, что Ефимов ошибся, и он сказал:

– А эта линия должна идти не так.

Начальник исправил, а потом посмотрел на Ибадуллу:

– А вы знаете, что я подумал, когда первый раз увидел вас? Я думал: вот сильный человек, немало повидавший в жизни, живет он в наше время, а вид у него совсем такой, как тысячу лет назад. Что может быть внутри у такого человека? Не обижайтесь, я был под впечатлением аллакендских древностей, а у вас вид тогда, право же, был уж очень особенный, точно вы и вправду только что вышли из какого-нибудь тайника старого медресе, где вас заколдовал злой волшебник. Вот и сейчас я подумал, что древний инженер, распоряжавшийся строительством этих каналов, мог быть очень похож на вас. Что вы скажете, а?

– Может быть, – ответил Ибадулла.

– Тяжелая судьба была у тех инженеров. Они работали для других. Мы с вами работаем для себя. Попросту говоря, в этом-то и кроется разница между прошлым и настоящим.

Не представляю себе, как я мог бы работать для частного хозяина? – говорил Ефимов, закрывая планшет и вытирая со лба пот, заливавший глаза. – Вероятно, это сквернейшая из скверных штука – работать для других, а?

II

Земля родины всегда слагалась из оазисов по долинам рек и из пустынь, разделявших оазисы. Она делилась на места, где было суждено течь воде, и на места, осужденные на бесплодие. Была судьба для человека и судьба для земли. Мудрость постигалась из древних книг, поэтому никогда не изменялась. Она говорила о том, как должен жить правоверный, чтобы войти в рай; там, в раю, очень много воды. Мудрость ислама не интересовалась земной водой…

Для кого трудились молодой русский Ефимов и узбечка

Фатима? Ибадулла всегда знал, что хозяин нанимает людей для получения дохода от их труда. Знал, что Москва издали управляет землей родины, и для него название этого города звучало именем постороннего повелителя, распоряжающегося достоянием узбеков-мусульман.

У Фатимы – свое знание: земля принадлежит узбекскому народу, а Москва помогает, как брат. Фатима говорит о громадной стоимости машин, материалов и всего остального, что дает Москва. Сейчас Узбекистан получает от Москвы больше, чем дает взамен.

А Ефимов утверждает, что земля гибнет и превращается в пустыню от плохого управления государством, от невежества, небрежения; значит, правление Москвы ведет к уничтожению пустынь?.

– Так что же предложит нам глубоко задумавшийся

Ибадулла? – сказал Ефимов. – Идти нам дальше или вернуться?

– Идти дальше, – ответил Ибадулла.

Он с первых дней заметил особенную систему Ефимова. Хотя молодой русский имел право приказывать, он всегда старался сделать так, точно все сами хотят одного и того же.

Ибадулле приходилось встречать таких людей. Они боялись судьбы, боялись вмешаться в ее таинственную ткань, опасались не угадать и поэтому-то и уклонялись от решения. Они хотели остаться в стороне, чтобы не испытывать чувства ответственности при неудаче.

Но вскоре Ибадулла иначе понял смысл поведения

Ефимова, и ему понравилась своеобразная тактика молодого начальника. Такому легче, приятнее повиноваться. Но кто же научил его этой тонкой мудрости управления людьми?

Древний канал проходил через возвышенность, и по его сторонам потянулись высокие горбы вынутой земли, дававшей тень. Дно, затянутое затвердевшей вековой пылью, заметно выгибалось вверх.

Фатима одета была так же, как и Ефимов. Эта изумительная девушка уверенно носила костюм мужчины – полотняную блузу, широкие брюки, брезентовые сапоги.

Только на голове у нее была не фуражка, а тюбетейка – все, что оставалось от костюма женщины, так как тюбетейка была не простая черная, как у мужчин, а женская, бархатная, расшитая золотом. И еще остались у нее косы, черные, длинные, настоящие узбекские. Она почти три раза обвивает их вокруг головы. По-русски девушка говорила совершенно свободно. Она разговаривала с Ибадуллой и по-узбекски, но редко. Ефимов совсем не знает узбекского языка, и нехорошо, когда двое беседуют между собой, а третий их не понимает.

В трубе нивелира мир кажется перевернутым, поэтому и рейку держат наоборот. Каждый день находилось время, чтобы учить Ибадуллу, как производить съемку местности.

Ефимов утверждал, что это простое дело, каждый работник группы должен уметь делать все. Но чтобы подойти к съемке, нужно знать еще и многое другое.