По следам Пушкинского торжества

— Только вот насчет «божественного» они с тятенькой не всегда сходились, и много споров у них через это выходило. Другой раз тятенька вернется из Михайловского туча тучей, шапку швырнет. «Разругался я, — говорит, — сегодня с Михайловским барином вот до чего — ушел, прости Господи, даже не попрощавшись… Книгу он мне какую-то богопротивную все совал — так и не взял, осердился!» А глядишь, двух суток не прошло — Пушкин сам катит на Воронич, в окошко плеткой стучит. «Дома поп? — спрашивает. — Скажи, — говорит, — я мириться приехал!» Простодушный был барин, отходчивый… — заключила старуха, улыбнувшись. — Позвольте, я вам еще чаю налью?

Чтоб не обидеть хозяйку, я протянул свою чашку, хотя, признаться, мне было вовсе не до чая. Хотелось еще и еще подробностей о Пушкине до самых мелочей: как он был одет, когда заезжал в Воронич, какова была в то время его наружность и т. п. Вопрос об одежде заставил почтенную Акулину Ларионовну на минуту задуматься.

— Как был одет? — повторила она про себя и деловито пояснила: — Обнакновенно как… по-настоящему, по-барскому: брюки в одну полосу, завсегда во фраке… и ногти большущие-пребольшущие! А и потешник же был покойник, — добавила она, что-то вспомнив. — Иной раз вдруг возьмет по-крестьянскому переденется и в село на ярманку отправится. Мужик-мужиком — в армяке с круглым воротом, красный шелковый кушак у пояса… И как где много серого народу собравшись — он тут как тут… а они знай по-своему козыряют, всякие шутки промежду себя пропускают — не смекают, значит, что сам барин с ними братается. Вот чудил покойник… вот чудил… — старуха, улыбаясь, закачала головой. — Что ты думаешь — раз увязался со мной в рощу по грибы… Пойдем, говорит, грибы собирать, красавица, у меня, говорит, острый глаз на всякий гриб!..

— И много грибов с Пушкиным набрали? — нескромно полюбопытствовал я.

Акулина Ларионовна отрицательно закачала головой, и в глазах ее на мгновение мелькнули веселые огоньки.

— Наберешь грибов, болтая с таким краснобаем! — заметила она добродушно. — Какие уж там грибы — все больше шутки шутил… кузов-то вовсе пустой принесть пришлось… — старуха запнулась и как-то полуконфузливо потупилась, видимо, взволнованная неожиданно нахлынувшим воспоминанием о своей первой весне.

Я тоже призадумался… Вспомнился мне как-то невольно виденный с месяц тому назад на петербургской Пушкинской выставке портрет А.П. Керн в старости… Боже мой, во что обратилась героиня знаменитого романса: в сморщенной строгой старухе в высоком чепце и с чулком в руке едва можно было бы признать без подписи «Милую Керну», кружившую голову поэту в Тригорском… В этом отношении моя собеседница, несмотря на более почтенный возраст, куда характернее сохранилась, и, глядя на нее в минуты ее особого оживления, можно было поверить, что Пушкин недаром величал ее красавицей. — Акулина Ларионовна… Акулина! Ах, черт возьми, да уж не она ли сама передо мною — знаменитая «красавица Акулина», «барышня-крестьянка», пленившая «тугиловского барина»?.. Черты былой красоты и двойственное положение полубарышни-полукрестьянки, отражавшиеся в ее манере даже теперь, в глубокой старости, давали законный повод сделать такое предположение. Наконец, самое имя Акулина и предательское «по грибы» — все подкрепляло мое случайное озарение, что Акулина Ларионовна в значительной степени послужила оригиналом героини известной повести, а сцена свидания в лесу Алексея Берестова со смуглой Акулиной, ее фраза: «Однако, болтая с тобой, грибов не наберешь» и т. п. — была явным отголоском невинной прогулки Пушкина по грибы с ныне здравствующей Акулиной Ларионовной. «Барышня-крестьянка», как известно, написана в Болдине, но кто внимательнее прочтет повесть, легко убедится, что сюжет ее пережит в пределах Тригорского и Воронича… (Так, гувернантка барышни-крестьянки мисс Жаксон — несомненный косвенный список с гувернантки Осиповых m-lle Benoit, о которой упоминается в мемуарах А.П. Керн.)

Я решил первый нарушить наше меланхолическое молчание.

— А как по-вашему, Акулина Ларионовна… красивый был Пушкин?

Старуха очнулась, и глаза ее снова засмеялись.

— Ну, какой красивый… никогда он не был красивый! — просто заметила она. — Так, здоровый был на вид, полный, а только такой обрюзгший… А как последний раз в Михайловское приезжал, что-то уж больно вдруг постарел, видно, несладко ему жилось в вашем Петербурге…

Мне, кстати, вспомнился мраморный бюст Пушкина, поставленный при входе в Святогорскую богадельню, и я осведомился у Акулины Ларионовны, была ли она в Святых Горах и видела ли бюст.

— Была, как не быть… А как вошла в богадельню, так и ахнула: живой смотрит на меня Александр Сергеевич, совсем живой… Я еще тут со старухами посмеялась — каким его хорошеньким вывели… много чего вдруг вспомнилось! Хотела я тогда же на могилку к нему сходить… да, признаться, поостереглась; думаю себе: влезть-то на гору я влезу, а назад-то, пожалуй, живой и не слезешь. Так и не пришлось поклониться барину дорогому! — заключила она со вздохом и почему-то вдруг всплакнула.