Преисполненный смутными надеждами, я распахнул Дверь факультета зоологии и невольно вспомнил о тех временах, когда на двери моей комнаты висела шутливая табличка: «Зоологический музей». Я ожидал увидеть комнату, набитую чучелами животных, но первое, что бросилось мне в глаза, был человеческий скелет. Он стоял, подобно молчаливому дворецкому, и на каждой кости висело по этикетке с латинским названием. Студенты звали его Ольсеном. Я решил, что поскольку человек являет собой высшую форму развития животного мира, его не захотели выставлять в виде простого чучела. Но на полу и на полках стояло множество скелетов других животных. Исключение составляли только несколько эмбрионов и желудков, плававших в высоких колбах со спиртовым раствором. Единственным существом из плоти и крови оказался мой будущий профессор, точнее профессорша. Кристин Бонневи, объект восторженного поклонения моей матери, была одной из трех женщин во всей Норвегии, добившихся профессорской мантии, и единственной — в области зоологии. Я поклонился от порога и в ответ ощутил крепкое рукопожатие приветливой женщины со старомодным лорнетом. Про себя я подумал: хорошо бы, если уму она предложит больше, нежели взгляду.
Она поинтересовалась, почему я выбрал именно зоологию, и честно предупредила, что по окончании университета мне трудно будет найти другую работу, кроме как учителем в школе.
В ответ я рассказал о своей детской мечте стать путешественником, о давнем интересе к жизни животных, от насекомых до млекопитающих, которых я наблюдал в лесу. Она заметила, что ее лично больше интересуют микроанатомия и законы наследственности. Однако Кристин позволила мне посещать ее лекции и посоветовала зайти в соседний кабинет к профессору Хальмару Броху, специалисту по коралловым полипам.
Когда я повернулся, чтобы уйти, она окликнула меня и показала маленькую любительскую фотографию, запечатлевшую стоявшего вдалеке лося на фоне леса.
— Что это — лось или олень?
«Первая проверка», — подумал я и ответил:
— Конечно, лось.
— Откуда вы знаете?
— Ну, по всему видно — по позе, по общему виду.
Ученая дама со смущенным видом пояснила, что ей дали эту фотографию для идентификации, как эксперту, а в справочниках написано только, что олень и лось отличаются тем, что у оленя ноздри расположены ближе друг к другу.
— А на фотографии ноздрей не разглядеть, — с улыбкой добавила она.
Так в самый первый день в университете я узнал важную истину: специалист и энциклопедист — вовсе не одно и то же. Даже наоборот.
Я надеялся узнать от профессора зоологии гораздо больше о животных, чем от моего приятеля Уля Бьёрнебю. А выяснилось, что ведущий специалист в стране мог отличить лося от оленя только по расположению ноздрей!
Однако изо всех женщин, которых я знал в дни моей молодости, профессор Бонневи оказала на меня самое большое влияние после моей матери и Лив. Тогда я этого не осознавал, но за несколько дней она предопределила весь мой жизненный путь. Для начала она придумала такую тему для моей курсовой работы, что я смог убедить всех в необходимости моей поездки в Полинезию. Во-вторых, поскольку она рассматривала человека как часть животного мира, она рассказывала нам о различных типах черепов и о том, что группа крови передается по наследству. Набор и последовательность хромосом интересовали ее больше, чем живые животные в их естественном окружении. Прошло совсем немного времени, и переход от изучения чистой зоологии к науке о происхождении человека и о развитии культуры стал для меня совершенно естественным шагом.
На следующий год Лив окончила школу и тоже переехала в Осло, чтобы продолжить образование. Я представил ее маме и Казану, но не своим профессорам, поскольку отец Лив определил ее на факультет социальной экономики. Разумеется, мы сразу же продолжили разговор, начавшийся на школьном выпускном вечере, и я сообщил ей, что план остается в силе.
Никому, кроме Лив и двух моих друзей из Ларвика, я не рассказывал о своем намерении покинуть цивилизацию ради того, чтобы изучить ее под другим углом зрения. Но моя учебная программа позволяла накопить достаточно знаний, чтобы правильно выбрать место для отшельнической жизни. К тому времени мое мнение о профессоре Бонневи полностью изменилось. Она оказалась чрезвычайно эрудированным человеком, хотя сфера ее интересов была мне довольно чужда. Зоология оказалась раздробленной настолько узко специальных тем, что даже в стенах одной лаборатории один ученый не понимал, чем занят его коллега. Исследования ради исследований. Главное — сделать открытие и опубликовать статью. Потом, может быть, кто-нибудь найдет ему применение.