По реке Белой к жемчужине Урала - пещере Шульган-Таш

Солнце продолжало без удержу светить и греть как ни в чем не бывало. Было ясно, что те дожди, которые непрестанно лили раньше, натворили бед где-то там, в верхней части реки. Так оно и случилось — была прорвана плотина чаши Тирлянского пруда.

Плывущую байдарку мы с трудом выловили, вытащили на высокий берег и через день отдали хозяевам, пришедшим к нам бог весть как через дебри таежного хребта. Уж радости-то у них было! Как-никак, а отдых свой они могли продолжить.

Уровень воды в реке, в теснине речной долины, поднялся по вертикали метра на четыре и стоял так более полутора суток. Вечером второго дня пошел дождь, оказавший нам неоценимую услугу — дал возможность набрать воды для приготовления пищи. Обустроенный нами ранее родник под отвесной скалой противоположного берега был скрыт под толщей воды, которую не только пить, но и купаться в ней было страшно. А по реке еще долго плыли вестники беды — утонувшие животные, разрушенные плетни от огородов, распластавшиеся по воде остатки крыш домов и сараев.

До окончания Сумрачной долины остается километра два. Правобережная пойма вплотную подходит к воде. Причудливые скалы взмывают в поднебесье. На появившейся левобережной луговой поляне хорошие места для стоянок. На правом берегу на уровне человеческого роста прикреплена табличка, обозначающая место гибели неосторожного туриста. Река требует обращения с ней на Вы и не прощает бесшабашности.

Совсем недавно на левобережном хребте, почти на самом водоразделе, туристы-спелеологи обнаружили пещеру Пропащая яма — карстовую пропасть глубиною более 80 метров. К ней от поляны вверх по склону ведет тропа. Долго летит в зев пропасти брошенный камушек. Черная его бездна уже сделала себе черную метку: погиб один из спелеологов, спустившийся для ее исследования. Пещеры, как горы и реки, как природа в целом, не любят панибратства и требуют к себе уважительного отношения.

Зеркальная гладь плеса с левобережной поймой и правобережными оскалами высоченных обнажений отражает их неповторимую красоту. В глубинной синеве омута не чувствуется никакого течения. Зато нет-нет да всколыхнутся заросли тростника у левого берега: видно, щука или голавль балует с рыбьей мелочью. Приходится налегать на весла. В конце плеса видны протоки острова Таравал. Правая протока проходима лишь в большую воду, а левая постоянно. Удивительно огромная глыба, словно мечом отсеченная от родной скалы, обозначает конец переката и дает отсчет очередному плесу. Он короткий, но рыбный. На правом берегу, напротив окончания острова, имеются две стоянки.

Перекат за плесом сам втягивает в свою стремнину ваши суда, прижимает их к правому берегу с большими глыбами камней у самого уреза воды. В самом его конце следует перейти к левому берегу, где находится устье реки Таравал. В склонах его долины прячутся входы нескольких небольших и несложных пещер. Вдоль левого берега образуется пронос с небольшим левым прижимом. На дне слива камни. На правом галечном берегу обычно стоят туристские бани. Чуть выше — на верхней части берега много хороших стоянок. Напротив — грифон Таравал. Он представлен красивым выходом подземных вод, нескончаемыми струями пронзающих замшелые щебенистые отложения, а затем без удержу бегущих к Белой.

По дну реки, как в аквариуме, проносятся стаи голавлей и подустов. В скальной круче левого берега видна небольшая Кабанташская пещера. За ней, как оживающая картина, появляется скала Кабан-Таш, давшая пещере свое имя. Над скалой, подчиняясь восходящим потокам теплого воздуха, парят скопы, выслеживая зазевавшуюся на мелководье рыбу.

Скала поражает своими совершенными формами, напоминающими окаменевший стог сена. Это своеобразный останец, отделившийся от материнского массива в результате совокупного воздействия всех видов разрушения горных пород.

Из-за необычности формы народ сложил о ней несколько легенд и сказаний.

Так, Ф. П. Симон пишет, что некий жестокий и корыстный человек назвал эту скалу «сеном Баиша — всем его богатством». Сам Баиш был гордый 90-летний башкир. «Он никак не хотел признаться в своей бедности… Его честность, гордость и сознание своего достоинства были настолько велики и резко выделялись на фоне его бедности и дряхлости, что составляли его „все". Баиш был так же тверд, как этот вечный стог сена».