По пути Синдбада

Оказавшись в море, Камис (или Камис-полицейский, как я называл его про себя, чтобы отличать от другого Камиса), энтузиазма не растерял. Он не чурался любой работы и всегда вприпрыжку бросался устранять возникшие неполадки. Камис никогда не утрачивал хорошего настроения и заряжал своей жизнерадостностью весь экипаж.

Еще один человек из морской полиции стал у меня матросом. Эйду, так его звали, было двадцать два года, и он оказался самым молодым членом моей команды. Его черная кожа явно свидетельствовала об имевшихся связях между Суром и Занзибаром. И впрямь, он оказался родственником корабельщика — африканца, которого я застал за постройкой самбука в городке Эль-Айджа во время своего первого визита в Оман. Эйд сообщил мне, что тот мастер — его кузен. Семья Эйда занималась строительством лодок (а при случае и судов) да еще рыболовством, а сам он нашел работу в морской полиции. Эйд был в том возрасте, когда порой тянет из дому, чтобы попутешествовать и посмотреть, как живут другие люди, а возможно, и найти свое предназначение в жизни. Эйд даже не представлял, во что выльется наше плавание, какое время оно займет и какие страны лежат на пути в Китай. Для него это не имело значения.

Еще одним членом моего экипажа стал Камис Хуммайд аль-Арайми, которого, чтобы отличать от другого Камиса, я называл Камис-флотский. Приземистый, лет двадцати пяти, в белоснежном морском мундире, он поднялся на борт «Сохара», стоявшего в гавани Маската и снаряжавшегося в поход. Поговорив с этим молодым человеком, я счел его даже излишне знающим, чтобы стать членом команды судна, равнозначного кораблю IX века. Форма Камиса ясно сказала мне, что он — младший офицер оманского флота, и я было подумал, знает ли он, что офицерское звание не имеет никакого значения на борту моего корабля. Я беспокоился зря. Камис-флотский оказался дисциплинированным здравомыслящим человеком, да еще и патриотом, решившим отправиться в плавание, чтобы принести славу своей стране. Он был уверен, что наш переход в Китай завершится полным успехом, что сделает честь Оману. Патриотизм, вероятно, его подбадривал, ибо во время нашего плавания он выделялся среди своих соотечественников усердием и работоспособностью. Камис-флотский происходил из обеспеченной оманской семьи и получил образование в соседнем Кувейте, где научился сносно говорить по-английски (получить образование в Омане в годы правления прежнего султана, предшественника Кабуса, было немыслимо). Когда к власти пришел Кабус, приступивший к реформированию страны, Камис вернулся в Оман и поступил на службу во флот.

Его род аль-Арайми был из племени бедуинов-полукочевников. Это племя проживало на востоке Омана, за Суром, в бесплодной холмистой местности, находя прибежище в деревеньках, раскиданных по оазисам и берегам пересыхающих рек. И все же некоторые люди из этого племени, в том числе и семья Камиса, жили неплохо, занимаясь торговлей и другим прибыльным бизнесом. Однако основная часть племени как кочевала, так и кочует. Зимой, с приходом северо-восточных муссонов, соплеменники Камиса направляются на побережье, где занимаются рыболовством, добывая акул, тунца и макрель. Они проводят время на берегу до смены ветра на юго-западный, который приносит штормы, делая рыбный промысел невозможным. В водах, где бедуины ловили рыбу вплоть до XIX столетия промышляли пираты, нападая на своих быстроходных суденышках на торговые корабли. Возможно, что и предки Камиса-флотского занимались пиратством. Да и сам Камис, облачи его в пиратский тюрбан и набедренную повязку, мог бы сойти за форменного корсара. У Камиса была типично арабская внешность: продолговатая голова с волнистыми волосами, черные миндалевидной формы глаза, небольшой нос с горбинкой, полные губы и начинающаяся со скул черная борода. Изображения таких лиц можно найти вырезанными на камнях саблями Южной Аравии, где, по преданию, располагалось легендарное королевство Офир и находились земли царицы Савской.

Еще один офицер оманского флота стал членом моего экипажа. Звали его Мусалам. Это был красивый молодой человек тихого нрава, живший в Сувайке, небольшом городке севернее Маската. Оказалось, что он — племянник того старика, которого во время своего первого приезда в Оман я застал за изготовлением шаши. Мусалам, придя наниматься на мой корабль, привел с собой трех человек, своих земляков, державшихся поодаль, пока Мусалам со мной разговаривал. Я спросил у него, знают ли эти люди морское дело. Он уверил меня, что знают, ибо занимаются рыбным промыслом, а случалось, совершали и дальние переходы на корабле. Ответ мне показался расплывчатым, и я спросил, почему эти люди хотят отправиться в плавание.

— Они сейчас безработные, — сухо пояснил Мусалам и подозвал земляков.